Одна из главных книг русской классической литературы написана прозой, но названа поэмой. Что хотел сказать Гоголь, называя так свои «Мертвые души»? Идея этой необычной по своей художественной форме и главной авторской мысли книги была подсказана ему Пушкиным, поэма создавалась в основном за границей с 1835 по 1841 год, после долгих цензурных препятствий была опубликована и потрясла всю читающую Россию. А ведь это только первый том главной книги великого писателя, о замысле и назначении которой автор потом говорил:
«Чем более обдумывал я свое сочинение, тем более чувствовал, что оно может действительно принести пользу. Чем более я обдумывал мое сочинение, тем более видел, что не случайно следует мне взять характеры, какие попадутся, но избрать одни те, на которых заметней и глубже отпечатлелись истинно русские, коренные свойства наши. Мне хотелось в сочинении моем выставить преимущественно те высшие свойства русской природы, которые еще не всеми ценятся справедливо, и преимущественно те низкие, которые еще недостаточно всеми осмеяны и поражены. Мне хотелось сюда собрать одни яркие психологические явления, поместить те наблюдения, которые я делал издавна сокровенно над человеком, которые не доверял дотоле перу, чувствуя сам незрелость его, которые, быв изображены верно, послужили бы разгадкой многого в нашей жизни, словом – чтобы, по прочтеньи моего сочиненья, предстал как бы невольно весь русский человек, со всем разнообразьем богатств и даров, доставшихся на его долю, преимущественно перед другими народами, и со всем множеством тех недостатков, которые находятся в нем, также преимущественно пред всеми другими народами. Я думал, что лирическая сила, которой у меня был запас, поможет мне изобразить так эти достоинства, что к ним возгорится любовью русской человек, а сила смеха, которого у меня также был запас, поможет мне так ярко изобразить недостатки, что их возненавидит читатель, если бы даже нашел их в себе самом».
Гоголь-мыслитель желал одного, получилось у него, великого художника, совсем другое, второго «положительного» тома мы не имеем, но и первый том «Мертвых душ» поражает нас и сегодня глубиной, оригинальностью и удивительной рельефностью, правдой художественных типов. Эта книга сильна не имеющимися в ней сатирическим отрицанием, смехом и осуждением, а любовью, требовательной и часто окрашенной печалью и жалостью к забывшему и потерявшему себя человеку. Сам реализм ее лирический. Поэтому Россия поняла и приняла скрытые в «Мертвых душах» поэзию и правду о себе.
Это не был социальный роман «онегинского» типа, в книге Гоголя нет героя своего времени, нет Онегина и Печорина, типического характера главного деятеля эпохи, вообще нет центральной фигуры и какой-то первостепенно важной социальной проблемы, без которых классический русский роман невозможен. У Гоголя главное – образ дороги и портреты чиновников, помещиков и крестьян, имений и губернского города; в путешествии неожиданно выявляются резкие несообразности, смешные стороны людей и их бытия, комизм этой неодухотворенной жизни, иногда, как в эпизоде с Плюшкиным, переходящий в печальный, элегический трагизм. Так рождается образ России и русского человека, его души.
В дороге лучше видна и понятна вся Россия, хотя показана она «с одного боку», сатирически и лирически, видна ее грустная реальность, сквозь которую с огромным трудом и неизбежными потерями рвется вперед и ввысь яркая и поэтичная птица-тройка, богатая душа великого народа. Ее образ и является центральным в гоголевской поэме. Но образ этот формируют яркие художественные типы, замечательно глубокие, дорастающие до символов характеры, о которых Достоевский писал: «Эти изображения… почти давят ум глубочайшими непосильными вопросами, вызывают в русском уме самые беспокойные мысли, с которыми, чувствуется это, справиться можно далеко не сейчас; мало того, еще справишься ли когда-нибудь?»
С помощью ловкого мошенника Чичикова автор вместе с читателем проехал на тройке по всей России и показал умело отобранные типы русских людей, общественные группы и слои, обыденную жизнь целых сословий, губернский город и падающий на него отсвет Петербурга, всю страну в ее неярком, будничном облике. Продуманы и сам многоступенчатый переход от Манилова к Плюшкину, от характера к характеру, все глубже раскрывающий падение омертвелой души, портретная галерея «безответных, мертвых обитателей, страшных недвижным холодом души своей и бесплодной пустыней сердца» (Гоголь).
Пушкин ценил в Гоголе именно «способность угадывать человека и несколькими чертами выставлять его вдруг всего, как живого». Достаточно вспомнить патологического скупца Плюшкина, «прореху на человечестве», или непроходимо глупую и необыкновенно хозяйственную помещицу Коробочку, чтобы понять, как далеки от идеала все персонажи первого тома «Мертвых душ», как грустна и несчастна эта Россия. Не во лжи и картежном мошенничестве буйного и простодушного Ноздрева или бездеятельной слащавости мечтателя Манилова смысл их образов, а в вечном сне их мертвых душ, в полном забвении о высоких идеалах и назначении человека, простодушном непонимании глубины собственного нравственного падения и нежелании стать лучше, вырваться из тины житейских мелочей и самообмана.
«Удивительная книга, горький упрек современной России, но не безнадежный… Есть слова примирения, есть предчувствия и надежды будущего полного и торжественного, но это не мешает настоящему отражаться во всей отвратительной действительности. Тут, переходя от Собакевичей к Плюшкиным, обдает ужас, с каждым шагом вязнете, тонете глубже. Лирическое место вдруг оживит, осветит и сейчас заменяется опять картиной, напоминающей еще яснее, в каком рву ада находимся… а слова веселого автора раздаются. «Мертвые души» – поэма глубоко выстраданная. Это заглавие само носит в себе что-то наводящее ужас. И иначе он не мог назвать; не ревизские – мертвые души, а все эти Ноздревы, Маниловы… – вот мертвые души, и мы их встречаем на каждом шагу», – писал А.И. Герцен, прочитав первый том гоголевской поэмы в прозе.
Души гоголевских персонажей омертвели, чужды общих живых интересов, порывов к высокому и прекрасному, любви и добру. Герои романтических поэм страдали от собственного несовершенства, от невозможности воплотить свои слишком высокие идеалы в слишком «низкой» реальности, персонажи «Мертвых душ» далеки от какого-либо душевного страдания и мучительных сомнений, ничтожны и пошлы их «идеалы» – чины, деньги (и в том числе ловко выманиваемые взятки), удовлетворенное самолюбие, мелкие бытовые удовольствия, балы, карты, наряды, сплетни. И населенный ими гоголевский Город, сложившийся в отдельный живой комический образ (сравните его с сатирическим образом Петербурга в «Невском проспекте») из взятых у множества русских губернских центров типичных черт, самодоволен, суетен, ничтожен, живет сплетнями, слухами, взяточничеством и игрой в карты.
Но не лучше и крепостная деревня с ее традиционной нищетой, тяжелым пьянством, всеобщей ленью, дремучей бестолковщиной, воплотившейся в старательных дяде Митяе и дяде Миняе, только измучивших своей нелепой и вредной «помощью» и без того загнанных лошадей. Гоголь не противопоставляет дворянство и крестьянство, город и деревню, он создает емкий и многоликий художественный образ единой России. Да, здесь ощущается гоголевская сатира во всей ее силе и проницании, но даже пылкий и увлекающийся критик В.Г. Белинский, пытавшийся (тщетно) сделать из истово религиозного автора книги революционного демократа, признал: «Нельзя ошибочнее смотреть на «Мертвые души» и грубее понимать их, как видя в них сатиру».
Да, Гоголь – не Салтыков-Щедрин, и книга его – не бичующая страну и людей социальная сатира. Сам автор писал: «Вовсе не губерния и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывают, есть предмет «Мертвых душ». Его темы и цели другие – человек, душа, нравственность, высокие идеалы, падение и возрождение личности, народа, страны. Но как же можно было назвать поэмой книгу, где герои – Плюшкин и Собакевич? И все же поэт-демократ Н.А. Некрасов с полным основанием говорил, что у Гоголя всюду, даже в мокрых галках на заборе, есть поэзия, лиризм: «Это-то и есть настоящая, великая сила Гоголя. Все неотразимое влияние его творений заключается в лиризме, имеющем такой простой, родственно слитый с самыми обыкновенными явлениями жизни – с прозой – характер, и притом такой русский характер!» Гоголевская проза субъективная, очень личная, проникнута высоким лирическим пафосом, ее поэтичность ощущается читателем не только в знаменитых лирических авторских выступлениях. Критика недаром говорила о «необычайной тонкости его поэтического чувства» (Аполлон Григорьев).
Однако эту поэзию автор «Мертвых душ» ищет и находит в мире, населенном весьма непоэтическими персонажами. Мир его поэмы – художественный, особенный, замкнутый, живущий по своим законам сатиры и гротеска, вызывающий одновременно смех и невидимые миру слезы, еще Пушкиным почувствованную неизбывную грусть о несовершенном человеке. Неизбежная сатира соединяется здесь с гуманизмом и поэзией. В центре гоголевской книги – скованный деспотизмом, формализмом, взяточничеством и «неправдой черной» (А.С. Хомяков) Город, а вокруг него продуманно разбросаны дворянские гнезда персонажей поэмы и деревни крепостных крестьян. Ловкий и благообразный мошенник Павел Иванович Чичиков своей фантастической идеей покупки мертвых душ соединяет этих очень разных людей и их маленькие обжитые миры в единый образ России, ее народа, и символ этого мира – поэтическая птица-тройка, рвущаяся из тесной неидеальной реальности на простор вольной жизни.
Очевидны комизм, сатирический гротеск портретов гоголевских персонажей. Над ними много смеялись, считали масками, называли уродами и таковыми представляли в театре и кино. Но ведь сам автор поэмы видел в своих несовершенных героях живых людей и жалел их, ибо души их омертвели, страждут, погрязли в тине вседневных мелочей, лжи, ограниченности и несправедливости. «И в паденье своем гибнущий грязный человек требует любви к себе… Животный ли инстинкт это? Или слабый крик души, заглушенной тяжелым гневом подлых страстей, еще пробивающийся сквозь деревенеющую кору мерзости, еще вопиющий: “Брат, спаси!”» – писал Гоголь в черновиках второго тома «Мертвых душ».
Первый помещик, к которому приезжает на своей тройке Чичиков, – это Манилов. Его отрицательные черты выявляются сразу, еще в городе, и всем известны. Но сам Гоголь видел в своем персонаже иное: «Манилов, по природе добрый, даже благородный, бесплодно прожил в деревне, ни на грош никому не доставил пользы, опошлел, сделался приторным своею добротою…» Манилов не только добр, но и честен (не взял с Чичикова деньги за мертвых крестьян и оплатил свершение сделки), любит жену и детей. Другое дело, что любовь и доброта эта в деревенской бездеятельности приобретают характер слащавой приторности, этот помещик в речах и жизни пользуется худшими штампами ушедшей литературы сентиментализма, из-за его бесхарактерного добродушия Манилова вечно обманывают и обворовывают хитрый приказчик и ленивые крестьяне.
Уже при виде его помещичьего дома, выстроенного как замок на горе и открытого всем ветрам, хилого английского сада с беседкой и серых изб без следа зелени, неубранных комнат, кабинета с открытой два года назад на четырнадцатой странице книжкой и аккуратными горками выкуренного табака, беспорядка на кухне и в хозяйстве становятся очевидны полная непрактичность и мечтательность хозяина и его жены. Планы Манилова по построению каменного моста с лавками, как в далекой Флоренции, и прорытию подземного хода от дома неизвестно куда настолько неисполнимы и нелепы, что слово «маниловщина» стало в русском языке нарицательным, как и его витиеватое выражение «именины сердца». В этих же мечтаниях и неискренности воспитываются и скудно образованные сыновья Манилова, а ведь старшего из них родители прочат в послы! Так бесцельно и сентиментально мечтательное деревенское «препровождение времени», в которое превратилась человеческая жизнь, хорошие ее качества погублены.
Гоголь понимал, что жизнь и характер человеческий строятся на контрастах, это придает им движение. Насколько непрактичен Манилов, настолько основательна, крепка житейской мудростью и опытом поколений хозяйственная немолодая помещица Настасья Петровна Коробочка, к которой ночью приезжает в ее глушь заблудившийся Чичиков. Уже хор лающих собак показал герою, что ее деревушка весьма большая. Замечателен и связанный с явлением разбуженной хозяйки нежданному гостю образ бережливой «матушки»-помещицы, собирающей разные монеты в разные мешочки.
Коробочка оказывается гостеприимной и весьма заботливой, замечательна и предложенная гостю кровать с пышными пуховыми перинами, куда усталый, намерзшийся в дороге Чичиков в блаженстве провалился и мгновенно заснул. Наутро он надел уже высушенное и вычищенное платье, вышел во двор и был потрясен невероятным числом домашней птицы. А за птичником тянулись обработанные сады и огороды, ухоженные крестьянские избы, выдававшие довольство обитателей. Церковь местная хотя и небогата, но поддерживалась в порядке, службы в ней отправлялись исправно (об этом сказано в черновиках книги). Таково благоустроенное царство Коробочки. А вкуснейшие и свежайшие деревенские кушанья, выставленные ею на стол для гостя, составляют целую кулинарную поэму, сразу возбуждающую немалый аппетит.
С этой крепкой хозяйкой герой и начинает свой странный торг. И тут-то и выясняется, что практичная Коробочка непроходимо глупа, ограниченна и недоверчива, ее мнительность и губит в конце концов Чичикова. Никак она не хочет продать ему непонятные ей мертвые души и взамен предлагает мед, сало, пеньку и прочие полезные и качественные продукты своего чудесного хозяйства. Хозяйством и исчерпывается вся жизнь этой женщины, одинокой, необразованной и фантастически упрямой. Непонятно, для кого и для чего она все это делает, зачем так трудится и старается с утра до вечера в доме и на дворе. Здесь, как и в мечтательной бесхозяйственности Манилова, нет жизненной цели.
Любопытно, что Гоголь считает сам тип и характер Коробочки чисто русским и весьма распространенным: «Иной и почтенный и государственный даже человек, а на деле выходит совершенная Коробочка. Как зарубил что себе в голову, то уж ничем его не пересилишь; сколько ни представляй ему доводов, ясных как день, всё отскакивает от него, как резинный мяч отскакивает от стены». Неудивительно, что после тяжелого разговора с упрямой и туповатой Коробочкой даже терпеливый и обходительный Чичиков впал в ярость и устал, а автор опечалился и сравнил полуграмотную помещицу со светской женщиной, занятой лишь собой, балами и магазинами, салонной суетой и модными пустяками и забросившей семью и хозяйство. Получается, что провинциалка Коробочка не хуже этой легкомысленной столичной дамы и даже, может быть, лучше, ибо все содержит в порядке. Этот житейский контраст и удивляет Гоголя: «Веселое мигом обратится в печальное». Но самое печальное в его книге еще впереди.
Самый веселый персонаж в «Мертвых душах» – помещик Ноздрев, «лет тридцати, разбитной малый», «черномазый», шумный, всегда веселый, свежий, полный, с черными, как смоль, бакенбардами. Этот легкомысленный гуляка и хвастун пышет здоровьем, простодушной самовлюбленностью и хитростью. Сама его «говорящая» фамилия говорит о природном чутье к картежной игре, выпивке и скандалу, ярмаркам и балам. Ноздрев не просто враль, он поэт забавной и очевидной лжи, на ходу импровизирующий свои затейливые армейские выдумки и анекдоты. Он все время попадал в истории, его за нечистую картежную игру поколачивали на ярмарках. Гоголь точно назвал его «человек-дрянь», и тот скоро подтвердил эту репутацию бесцеремонно хамским обращением с Чичиковым, ежеминутной ложью и готовностью к предательству.
Вместо птичника Коробочки Ноздрев завел в имении псарню, никаких бумаг и книг в его кабинете не было. Хвастовство, ложь и самодовольная демонстрация разных вещей завершились очень плохим обедом с поддельными винами. Чичикову веселый хозяин предлагал то сыграть в карты, то купить лошадей и собак. Кончилась эта встреча знаменитой сценой игры в шашки и лихим нападением подвыпившего разгневанного хозяина на перепуганного гостя. И потом, как мы помним, именно Ноздрев вместе с Коробочкой погубил Чичикова своей болтовней. И только молоденькая красавица блондинка, мелькнувшая перед глазами нашего героя на дороге, вдруг обрадовала его, осветила его скитальческую нечестную жизнь.
От легковесного лжеца, ярмарочного шулера и опасного безобразника Ноздрева Чичиков приехал в основательный мир «кулака» Собакевича. Характер человека, тип личности характеризуется автором через его деревню, дом, мебель (бюро, похожее на медведя), изображающие могучих героев картины и гравюры, жену, крестьян и т.п. В мире Собакевича все неуклюже и тяжеловесно, но крепко сколочено и надежно – полная противоположность с плюшкинской мрачной разрухой и ноздревским зыбким и неухоженным миром бездумного лихого вранья и мелкого мошенничества. Дом и постройки из каких-то вековых бревен, даже колодец сделан из корабельного дуба. Все в порядке, в том числе и крестьянские избы. Сам хозяин – хитрый человек-кулак, очень себе на уме, опытный практик, с как бы топором вырубленным лицом, похожий на медведя, и зовут его Михаилом Семеновичем. «Казалось, в этом теле совсем не было души», – говорит Гоголь, как бы напоминая нам о значимом названии своей поэмы. Но потом уточняет, что душа все же есть, но скрыта где-то глубоко и спит. Недоброжелательство мрачного Собакевича уравновешивает в поэме слащавые расхваливания Манилова.
И вдруг, говоря Чичикову о своих умерших крестьянах, неуклюжий медведь и грубый ругатель просыпается, преображается и восхищается их силой, талантами и прочими добродетелями. Даже слышна в его корявых словах какая-то искренняя поэзия, пафос, неожиданно употреблено легкое и красивое слово «мечта». Да, он хитрит, хочет продать выгоднее умершие их души, но крепкий хозяин знает и ценит своих крестьян-тружеников. Разве это не человеческая черта?
Важно и то, что надежный Собакевич, в отличие от человека-дряни Ноздрева, не продает Чичикова во время городского скандала и его публичного разоблачения, в нем нет «нежного расположения к подлости», которое замечено Гоголем у жеманных городских дам-сплетниц. Он любит свою худощавую, то есть непохожую на него самого и все окружающие предметы жену Феодулию Ивановну, называет ее ласково «душенькой». Так что это не только карикатура и не только сатира.
Самое печальное, мрачное место в круге скитаний мошенника Чичикова – разоренное своим патологически скупым хозяином имение богатого помещика Плюшкина. Здесь разруха и запустение внешнего мира, распад и гибель дворянской семьи, нищета и ненависть к хозяину крестьян показывают, как глубоко пала и омертвела душа некогда бережливого и разумного семьянина, мудрого хозяина. Автор прямо говорит, что и самой-то души в нем нет.
«Еще не так страшно для молодого, ретивый пыл юности, гибкость не успевшей застыть и окрепнуть природы, бурлят и не дают мельчать чувствам, – как начинающему стареть, которого нечувствительно обхватывают совсем почти незаметно пошлые привычки света, условия, приличия без дела движущегося общества, которые до того, наконец, все опутают и облекут человека, что и не останется в нем его самого, а кучка только одних принадлежащих свету условий и привычек. А попробуешь добраться до души, ее уже и нет. Окременевший кусок и весь уже превратившийся человек в страшного Плюшкина, у которого если и выпорхнет иногда что похожее на чувство, то это похоже на последнее усилие утопающего человека», – писал в черновиках Гоголь об этом потерявшем облик свой персонаже. Но вдруг возникает в страшном мире разрушенного плюшкинского дома и окаменевшей душе его состарившегося, очерствевшего в одиночестве хозяина человеческая нота.
Уж настолько пал нравственно Плюшкин, настолько утратил свой облик человека, что его мрачный портрет страшен и трагичен, но рядом в его разрушенном и обнищавшем имении живет сам по себе, вольно растет живописный старый сад, где живая всесильная природа мудро исправила все бездумные безобразия и недосмотры владельцев. Так тонко, поэтично высказана надежда Гоголя на возрождение падшего человека. Да и на высохшем лице очерствевшего скупца вдруг является какой-то светлый отблеск воспоминания о былом, о дружбе и юности. Он по-своему соблюдает закон русского гостеприимства. Друг Гоголя критик С.П. Шевырев указал, что в человеческом характере доброе и злое всегда соединены: «В Плюшкине, особенно прежнем, раскрыта глубже и полнее эта общая человеческая сторона, потому что поэт взглянул на этот характер гораздо важнее и строже. Здесь на время как будто покинул его комический гений иронии, и фантазия получила более простора».
У великого гуманиста Гоголя скрытая поэзия преодолевает односторонность комических характеров и сатиры. Без лиризма невозможны гоголевские комизм и сатира, которые в «Мертвых душах» есть, но имеется там и образ автора, его лирический герой, не только смеющийся комизму ситуаций и характеров, но и грустящий обо всем этом несовершенстве и развале и в то же время мечтающий, верящий, с надеждой глядящий на летящую через все эти препятствия поэтичную птицу-тройку – Россию. Соединение сатиры, комизма и лирики порождает столь необходимый Гоголю контраст, неожиданно проявляет скрытые в жизни и человеке черты, вплоть до гротеска, то есть удивительного единения в портрете Плюшкина уродливых и даже страшных черт и скрытой, подавленной человечности.
Вы можете взять из общего контекста «Мертвых душ» любой другой мир или судьбу и личность приобретателя Чичикова (он тоже вдруг становится поэтом, думая о купленных ими крестьянах), но подробный и вдумчивый их анализ приведет вас к выводу Белинского: «Картина быта, дома и двора Коробочки – в высшей степени художественная картина, где каждая черта свидетельствует о гениальном взмахе творческой кисти, потому что каждая черта запечатлена типическою верностью действительности и живо, осязательно воспроизводит целую сферу, целый мир жизни во всей его полноте».
Но не следует при этом забывать, что все эти очень разные неидеальные миры соединены в поэме Гоголя общим замыслом книги и образом автора, его высоким идеалом, освещены поэзией и верой авторских лирических отступлений, иначе его книга не была бы поэмой, пусть и в прозе. К тому же за первым томом «Мертвых душ» ощущается второй, ведущий нас, по замыслу автора, от отрицательных, духовно омертвелых персонажей к их духовному возрождению, к положительному «идеальному человеку». Именно там сказаны Гоголем великие, вещие слова: «Где же тот, кто бы на родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее слово: вперед? Кто, зная все силы и свойства, и всю глубину нашей природы, одним чародейным мановеньем мог бы устремить на высокую жизнь русского человека? Какими словами, какой любовью заплатил бы ему благодарный русский человек. Но веки проходят за веками; полмиллиона сидней, увальней и байбаков дремлют непробудно, и редко рождается на Руси муж, умеющий произносить его, это всемогущее слово». Но не нашел такого героя в русской тогдашней жизни автор поэмы.
Гоголь хотел, чтобы все несовершенные персонажи первого тома его поэмы духовно возродились в финале поэмы, верил в это как человек, христианин и художник. Но он знал Россию и русского человека, знал, какой для этого нужен неимоверный самоотверженный труд вседневной честной работы всех и каждого над собой. И когда писателя спросили, воскреснут ли «мертвые души» Павла Ивановича Чичикова и других персонажей книги в финале второго ее тома, Гоголь загадочно улыбнулся и ответил: «Если захотят». Возрождение это по независящим от автора причинам не состоялось. Более того, в книге Гоголя скрыто авторское сомнение в том, что такое возрождение вообще возможно.
Пусть второй том «Мертвых душ» не дописан, дважды в отчаянии сожжен автором, пусть гоголевский великий, но неисполнимый замысел не удался в силу печального, но понятного отсутствия такого смелого и сильного человека в русской неидеальной жизни и мощного пассивного сопротивления самой тяжелой, косной действительности любым попыткам ее и слабого человека изменить. Но второй том этой загадочной поэмы есть, в нем живут великие авторские идеи, замечательные персонажи и самобытные образы, оттуда вышли гончаровский Обломов, герои прозы Тургенева, Салтыкова-Щедрина и Чехова. Здесь есть вещее указание пути и неизбежных препятствий на нем, точный диагноз главной нашей болезни – омертвение души, вольная птица-тройка с валдайским колокольчиком и образ вечной дороги – незавершенной истории России и русского человека. Русские писатели всегда читали «Мертвые души» Гоголя, оба их тома как единую книгу-поэму с «открытым», обращенным в наше общее будущее финалом. Так надо поступать и нам.