НАСЛЕДИЕ ДРЕВНЕЙ РУСИ

Киевская Русь родилась из политического союза многочисленных славянских племен, разбросанных по весьма обширной территории, не имевших единого государства, религии, языка (сильно различались племенные диалекты), славянского алфавита и письменности и, тем более, своей литературы, хотя, конечно, уже были свои легенды, песни, сказки, мифы, то есть устное народное творчество. Рядом с ними жили племена иных национальностей и верований, с Юга славян теснили тюркские кочевники (хазары, половцы и др.), с Севера – норманнские племена варягов, на феодальном Западе складывалась сильная христианская Европа, через азиатские земли Византии и Кавказ прорывались к границам Руси арабские воины набирающего силу ислама, неведомые воинственные кочевники приходили из Сибири и Азии. Правящая верхушка Хазарского каганата исповедовала иудаизм, а через хазарский торговый Крым на Русь пришли купцы-католики из Венеции и Генуи. Все эти разные племена и народности именовались варварами, ибо бродили по развалинам великих цивилизаций древности и уничтожали их культурные центры и ценности.
Высокой культурой обладала лишь просвещённая Византия, восточная христианская империя со столицей в Константинополе (славяне называли его Царьградом), недостойная, насквозь прогнившая, терзаемая вечными войнами с азиатскими соседями, придворными и религиозными распрями и народными восстаниями наследница античной цивилизации греков и римлян, подчинившая себе Болгарию, соседствовавшую с Древней Русью. Отсюда через болгарское посредничество на Русь проникали монахи, миссионеры, творения древнегреческих и римских писателей и философов, религиозные, научные и исторические книги, греко-славянскими просветителями братьями Кириллом и Мефодием в IX веке создан старославянский алфавит – азбука-кириллица, которой мы пользуемся (с понятными изменениями) и сейчас.
Из Византии и Болгарии пришло на Русь христианство, в X веке ставшее у нас государственной религией и идеологией. Оно, в свою очередь, породило такую важную религиозную, политическую, экономическую и культурную силу, как православная церковь во главе с патриархом, ставшую могучим союзником княжеской власти. Христианство стало той духовной основой, на которой возникли расколотое на независимые княжества, но внутренне единое русское государство – Древняя Русь и его замечательная самобытная культура – литература, иконопись, архитектура, музыка. Вместе с тем Византия в силу её постоянного соприкосновения и войн с многоликим Востоком стала одним из путей проникновения на Русь экономического и культурного влияния исламского мира.
С помощью христианской мировой религии, единого старославянского языка (для Руси он сыграл ту же роль, что и латынь в Западной Европе), азбуки-кириллицы и многочисленных переводов византийская литература проникает в древнерусскую культуру, делает ее христианской (здесь особенно велико значение Библии, её Нового Завета) и письменной, быстро усваивается и приспосабливается к национальным особенностям и местным традициям, живому языку народа, его устному творчеству – былинам, сказкам, песням, пословицам и поговоркам. На этой богатой культурной почве вырастает национальная литература1.
Монастыри становятся общерусскими культурными центрами, при них создаются духовные школы, иконописные мастерские и библиотеки, где книги старательно пишутся и богато украшаются местными умельцами. Сюда стягиваются лучшие культурные силы. Книга высоко ценится, воспринимается как учебник жизни, главный источник познаний о мире и человеке.
Книги тогда были не только огромной культурной, но и материальной ценностью, они писались искусниками своего дела – каллиграфами на особо тонко выделанной телячьей коже – пергаменте, с роскошными рисованными буквицами; великолепны были переплёты из кожи, бархата и серебра, украшенные драгоценными камнями и жемчугом. Книжные иллюстрации – многоцветные миниатюры следовали канонам иконописи и всё же были свободнее, реалистичнее, всё чаще изображали русских людей, их быт и исторические события2.
Появляются свои книжники, то есть грамотные, высокообразованные люди и писатели, чаще всего это монахи и служители церкви; просвещение проникает в княжеские семьи, к нему приобщаются бояре и дружина, из их среды со временем выходят светские писатели. Это прообраз будущей русской интеллигенции, появившейся лишь в XVIII веке.
В Киевской Руси писатель-книжник – всеми уважаемый человек, мудрец, учитель жизни, что-то вроде древнего языческого волхва-прорицателя и жреца. Он – переводчик идей и языков других культур, соединяет молодую страну и её народ с мировой историей, культурным наследием и духовной жизнью Европы и Востока. Именно такие любознательные и многознающие русичи отправляются в «хожения» – дальние путешествия по неведомому миру, доходя до Палестины и Иерусалима и описывая увиденное для своих соплеменников. Но и сам русский человек менялся, попадая в новые страны. Древняя Русь в киевский свой период истории выходит на мировую арену, юные княжичи женятся на дочерях половецких ханов и европейских королей, княжны выходят замуж за западных принцев, а дочь князя киевского Ярослава и шведской принцессы Ингигерды Анна становится королевой далёкой Франции.
В древней литературе много и верно говорилось об опасности и бедах раздробленности Киевской Руси, но для её развивающейся культуры это обстоятельство иногда становилось благом, ибо каждый владыка княжества соперничал с соседом, строя дворцы и монастыри, собирая книги, приглашая иностранных купцов и учёных, книжников, врачей, зодчих и иконописцев. Каждое княжество имело свою летопись, вело свою письменную историю (время тогда отсчитывали от сотворения мира, поэтому пусть вас не удивляют выражения «В год 6361»), её запечатлевали день за днем древнерусские историки (в основном монахи) в особых летописях, включая туда разные повести, легенды, жития, географические и этнографические сведения. Здесь история соединялась с художественной литературой. Без местных летописей мы бы не знали свою историю во всей её полноте.
«Велика бывает польза от книжного учения. Книги нас наставляют и учат идти путём покаяния. Мы находим мудрость и воздержание в словах книжных, ибо это реки, которые напояют вселенную, это источники мудрости, ибо у книг неизмеримая глубина, ими мы утешаемся в печали, и они являются уздой воздержания», – сказано в главной русской летописи – «Повести временных лет».
Понятно, что книги эти в основном были религиозного содержания, житиями святых, учительными сборниками, проповедями, легендами о святых и монахах. Другим распространённым видом книг были исторические хроники, хождения, разные энциклопедические сборники, лечебники, переводы ученых и художественных сочинений.
Все эти книги написаны по строгим, сложным, обязательным для писателя правилам – канонам, подражали античной литературе, Библии и византийским сочинениям; церковнославянский язык их витиеват, красочен, поэтичен, построен на отработанных формулах и подчиняется суровому литературному этикету. Возникла целая система строго определённых литературных жанров; внутри их создавались новые произведения, каждый жанр имел свои правила и каноны, свой словарь и стиль.
Автор чаще всего неизвестен, анонимен. И потому книги лишены личного стиля и мировоззрения. И в то же время в них неизбежно проникали авторские идеи и чувства, приметы времени, элементы народного быта и речи (характерно «Слово Даниила Заточника», где образованный и остроумный автор отлично владеет и народной меткой речью и сатирой). Даже в откровенных подражаниях эта переводная, «книжная» литература выразила свой особый национальный характер, любовь к Родине, пусть расколотой и разорённой.
«О светло светлая и красно украшенная земля Русская! Многими красотами ты нас дивишь: дивишь озёрами многими, реками и источниками местночтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами частыми, полями чудными, зверьми различными и птицами бесчисленными, городами великими, селами чудными, садами монастырскими, храмами церковными и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими! Всего ты исполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская!» – писал в XIII веке автор «Слова о погибели Русской земли», безвестный, но великий национальный поэт.
«Я, княже, ни за море не ездил, ни у философов не учился, но был как пчела – припадая к разным цветам, собирает она мёд в соты; так и я по многим книгам собирал сладость слов и смысл их и собрал, как в мех воды морские», – объяснил владыке свой «метод» красноречивый и ироничный Даниил Заточник. Так работали лучшие русские писатели и книжники Древней Руси. И творили они, оглядываясь на дохристианское наследие язычества, пришедшую из Византии античную культуру, славянскую мифологию, фольклор, саги и рунические записи варягов, живой народный язык. Это был кладезь художественных образов и тем. Но наши книжники и писатели отбирали здесь своё.
Получалась оригинальная, вполне художественная литература Древней Руси, и в Волынской летописи о великом галицком князе Романе говорилось как о могучем герое древней былины: «Он устремлялся на поганых, как лев, сердит был, как рысь, губил, как крокодил, переходил их страну, как орёл, храбр был, как тур». Литература Киевской Руси повествовала о каждодневной борьбе с врагами и природой, воинской доблести и любви к родине, о долгом и трудном рождении великой нации, могучего единого государства и потому стала героическим эпосом, где нашли своё место лирика и сатира, проповеди, религиозные споры, политическая публицистика, народное творчество.
Хорошо сказал о литературе Киевской Руси историк XIX века Ю.Ф. Самарин: «Воскресает перед нами эта древняя, светлая Русь. Она озарена каким-то весельем, праздничным сиянием. Разноплемённое население окрестностей Киева, торговый путь греческий и другие, проходившие мимо Киева или примыкавшие к нему, беспрерывные сношения с Византиею и с Западною Европою, церковные торжества, соборы, княжеские съезды, соединённые ополчения, привлекавшие в Киев множество народа из всех концов России, довольство, роскошь, множество церквей, засвидетельствованное иностранцами, рано пробудившаяся потребность книжного учения, при этом какая-то непринуждённость и свобода в отношениях людей различных званий и сословий, наконец, внутреннее единство жизни, всеобщее стремление освятить все отношения религиозным началом, так ярко отразившееся в воззрении нашего древнейшего летописца: всё это вместе указывает на такие условия и зародыши просвещения, которые не все перешли в наследство к Руси Владимирской и Галицкой. В Киевском периоде не было вовсе ни тесной исключительности, ни сурового невежества позднейших времен. Это не значит, чтобы история пошла назад; явились иные потребности, иные цели, которых необходимо было достигнуть во что бы то ни стало; течение жизни стеснилось и зато пошло быстрее по одному направлению; но Киевская Русь остаётся каким-то блистательным прологом в нашей истории»3.
Литература эта развивалась на протяжении столетий вместе с древнерусским государственным образованием; погибшую под ударами татар Киевскую Русь сменили Владимиро-Суздальская, а затем и Московская, особо выделялись древние торговые республики – вольные Новгород и Псков. Наступало многовековое «глухое царство». Нарастали мрак, страх, отчаяние, чувство погибели, но и в страшных бедах татарского нашествия и смуте сохранялась народная вера, память о светлом счастливом Киеве, мудром князе Владимире Красное Солнышко и его легендарных могучих богатырях. Со всех сторон на это подвижное, гибкое и стойкое объединение независимых княжеств давили степные кочевники, литовцы, шведы, поляки, крымские татары, железные немецкие рыцари. Русь отступала, уходила в снежные просторы, непроходимые леса и болота, но потом мечом и переговорами возвращала отнятое и добавляла новые области и земли.
Тысячу лет расколотая на княжества страна оборонялась от бесчисленных врагов и страдала от внутренних смут. Эта вечная боевая оборона, беззаконие захватчиков и собственной власти, княжеские распри и народная смута, беспросветная нищета и разруха, позднейшее татарское нашествие и иго, борьба с ними «всем миром» разительно изменили не только русскую жизнь и народ, но и литературу, привнеся в неё яркие восточные элементы, христианскую этику, общеевропейские начала и патриотическую героику национальной борьбы за единое Русское государство и его независимость («Повесть о разорении Рязани Батыем» и др.)4.
Цикл воинских повестей посвящён этапной для нашей истории Куликовской битве («Задонщина», «Сказание о Мамаевом побоище»). Жития князей Александра Невского, Дмитрия Донского и Михаила Тверского подчёркивают их государственный ум, воинские подвиги, героизм и жертвенность; патриотическое значение придаёт своему государственно мыслившему герою автор жития Св. Сергия Радонежского Епифаний Премудрый, мастер красноречивого «плетения словес».
Литература обогащается речами и проповедями (само название «Слово» говорит об ораторской традиции, о предназначении для публичного торжественного произнесения), легендами и переводами; больше внимания уделено античной и византийской традиции риторики, торжественного красноречия. Появляются такие замечательные писатели, как царь Иван Грозный, и такие новые для нашей литературы книги, как «Хожение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина. Литература отразила взятие Казани («Казанская история»), Астрахани, завоевание Сибири; рождаются светские, бытовые повести, религиозная и политическая публицистика, сначала преимущественно посвящённая борьбе официальной церкви с «ересями», отразившими народное движение и социальный протест, но потом вставшая на сторону протестующих (Иван Пересветов).
Затем, после долгих тревог и военных бедствий Смутного времени и объединения страны и народа вокруг ими избранной царской династии Романовых, на Русь приходит мир. Усиливается реалистический тон литературы, она становится более светской, мирской, психологически достоверной, интересной и понятной всем, меняет свой язык и самые темы, больше внимания уделяет частному человеку («Домострой» дал сумму нравственных правил частной жизни, а драматическое житие простого священника Аввакума не менее интересно, чем официозные жития святых, великих князей, царей и полководцев), испытывает сильное польское, а потом и западноевропейское влияние (переводные рыцарские романы, новеллы и авантюрные повести). Появляются театр и драматургия, книгопечатание; в строго каноническую иконопись проникают первые черты реализма и новая «обратная» перспектива, пишутся первые «парсуны» – схожие портреты реально существовавших людей. Рождаются русское силлабическое стихотворство и демократическая сатира. Развивается учёная и витиеватая литература барокко (Симеон Полоцкий, Сильвестр Медведев, Карион Истомин). В 1687 году в Москве основано первое высшее учебное заведение – Славяно-греко-латинская академия, питомник будущих русских писателей, куда впоследствии поступил юный Ломоносов.
Так древнерусская литература в «переходном» XVII веке вплотную подходит к культурной революции Петра Великого и в своём сложном развитии предваряет, более того, готовит эту великую государственную реформу национальной культуры, явление новой литературы и нового литературного языка, которые стали выражением сути и целей внешне европеизированной, но по-прежнему беспощадной к отдельному человеку военно-феодальной Российской империи.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Древняя русская летопись в переложении С.М. Соловьёва для детей. М., 1996. Слово Древней Руси. М., 2000. Памятники литературы Древней Руси (многотомное издание).

2 См.: Лихачёв Д.С. «Слово о полку Игореве». Историко-литературный очерк. М., 1976. Лихачёв Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970 (есть более поздние изд.). История русской литературы XI-XIX веков. М., 2000. Часть I.
3 Самарин Ю.Ф. Статьи. Воспоминания. Письма. М., 1997. С. 30.
4 См.: Нестеров Ф.Ф. Связь времён. Опыт исторической публицистики. М., 1984.

«Слово о полку Игореве»
В самом непонятно быстром развитии художественной литературы Древней Руси есть свои парадоксы и загадки: лучшие ее произведения созданы в золотой, светлый Киевский период, а самое знаменитое из них, написанное в конце XII века, вызывало и продолжает вызывать у некоторых ученых сомнения в его подлинности, кажется, что оно слишком литературно, книжно для той простодушной эпохи, чуждой самой идеи стилизации. Однако «Слово о полку Игореве» полно передало глубинную суть, особенности всей древнерусской литературы Киевского периода.
В нем виден тогдашний человек, высказались автор, великий, хотя и безымянный писатель, и историческая эпоха, героическое и светлое начало Руси. В этом маленьком произведении встретились язычество и христианство, Европа и Азия, Великая степь и русская земля, два языка – живой древнерусский и литературный церковнославянский; органично соединились многие жанры, литературные традиции разных эпох и наций. Это нельзя подделать, придумать одному человеку, ему надо было обладать уникальным знанием и пониманием изнутри не только предыдущей, но и последующей литературы и предвидеть гибельное для Киевской Руси нашествие и иго татар.
Это произведение было случайно обнаружено в одном из монастырей вельможей и известным собирателем русских древностей графом А.И. Мусиным-Пушкиным в начале 90-х годов XVIII века в рукописном сборнике светских текстов. В 1800 году «Слово…» было издано по неисправной копии, но сам сборник сгорел в 1812 году вместе со всей уникальной московской библиотекой Мусина-Пушкина. С тех пор поэма продолжает привлекать к себе внимание ученых, писателей и читателей, вокруг «Слова…» сложилась целая литература, продолжаются споры.
Возьмем хотя бы сюжет поэмы. Ведь в «Слове…» речь идет об имевшем место в реальной истории (1185 год) походе новгород-северского князя Игоря Святославича на половцев, походе неудачном, но никакого стратегического значения не имевшем, бывшем, по сути, обычной приграничной стычкой. Дружина русская была мала и слаба (упоминание о червленых, то есть красных, больших щитах говорит, что в основном она была пехотой), союзная (точнее, наемная) орда конных кочевников – ковуев ненадежна, что и подтвердилось в серьезном втором бою. Игорь и особенно брат его Всеволод смелы, но недальновидны, они плохие полководцы и политики, самолюбивы, запальчивы, по-рыцарски простодушно ищут личной славы и воинской чести, забывая об общей политической и военной ситуации, неизбежных опасностях внезапного столкновения пешей русской рати в открытой степи с более многочисленными и опытными конными ордами половцев, сражавшихся и за свои семьи и имущество.
Князья легко увлекаются боем, быстро выхватывают мечи из ножен, очертя голову бросаются в битву, при первом удачном ударе на половцев не остановили бросившихся грабить воинов, а ведь это была хитрая, заманивающая ловушка опытных кочевников. Игорь был пленен, когда опрометчиво оставил сражающиеся полки и сам поскакал останавливать бегущих ковуев, а ведь он – живое знамя своей дружины (воины сражались, пока князь жив и стяг его не упал), вождь, полководец, в ответе за свою дружину, княжество, свой народ и семью, за бившихся рядом брата и сына.

После этого поражения половцы пошли на Русь, повоевали и осадили многие города, в том числе и Путивль, где укрылась и, по всей видимости, сама руководила успешной обороной города княгиня Евфросинья Ярославна, дочь упоминаемого в поэме галицкого могучего князя Осмомысла и вторая жена Игоря. Автор, человек светский и опытный воин, рассказывает обо всем этом весьма подробно и с большим знанием истории, летописей, политической ситуации и военного дела. Так что здесь соединены два жанра – воинская повесть и поэма.
«Слово…» написано гениальным русским поэтом. Есть ряд интересных гипотез о загадочной личности столь образованного и осведомленного автора. Академик Б.А. Рыбаков считал, что это был боярин и летописец, киевский тысяцкий Петр Бориславич. Во всяком случае, автор «Слова…» – даровитый человек огромных знаний, писатель и книжник, придворный, полководец, знаток русской истории и летописей. Он имеет право судить князей, делать обоснованные и решительные выводы. Конечно, этот воин и политик осуждает неразумную смелость князей, их политическую недальновидность и военную слабость, тогдашнюю роковую усобицу и разобщенность в Русской земле, упадок Киевского великого княжества. Его идеал – сильная и единая Русь, от усобиц пришедшая к миру и единению, снова сплотившаяся вокруг Киева и признавшая верховную власть тамошнего великого князя.
Спорят и о жанре «Слова…». Это по своему сюжету древнерусская летопись, точнее, ее не самый важный эпизод, да к тому же история досадного и поучительного поражения небольшой дружины русских князей. Но автор «Слова» пишет не летопись (к тому времени она существовала, и там уже есть описание похода Игоря), а очень красивую, украшенную затейливыми словами и образами, полную художественного вымысла и поучений историческую поэму. Он произвольно смещает и меняет события, имена, названия рек и саму географию, создавая свою картину, версию событий, общее настроение поэмы; его упоминания о якобы знавших Святослава «венецианах» (тогда они еще обретались на островах и не стали мировой морской и торговой силой) и мифических «салтанах» (это позднейший титул турок-сельджуков, у арабов были халифы) похожи на анахронизмы, но великой поэзии это не мешает.
Автор – талантливый и высокообразованный человек русского Средневековья, он имел свои, разительно отличающиеся от наших понятия об истории, политике, географии, самом устройстве и происхождении мира и человека. Очевидны сознательная книжность, литературность «Слова…», большая начитанность автора поэмы в Священном писании, фольклоре, византийской и древнерусской литературе, его незаурядное мастерство риторики и стилизации. Здесь ощутима богатая литературная традиция. «Оно в рассуждении слога, оборотов, сравнений есть подражание древнейшим русским сказкам о делах князей и богатырей», – говорил о «Слове…» историк Н.М. Карамзин.
Стиха, поэзии в нашем теперешнем понимании тогда не существовало. «Слово…» написано прозой, но проза эта поэтична, богата тщательно отобранными метафорами, героическими преданиями, орнаментальными символами и мифами, особым образом ритмизованна, полна «красотами языка живописного и смелыми уподоблениями, свойственными стихотворству юных народов» (Карамзин). Это заметил драматург А.Н. Островский: «Хотя, по общему мнению, этот памятник не имеет определенного размера, но при внимательном чтении, по крайней мере, мне так кажется, звучит именно этот ритм». Автор поэмы следовал славянскому скальду – легендарному певцу-поэту Бояну, назвал свое произведение «Словом…» и «песней», но это уже далекое от умело использованной в нем устной традиции литературное произведение, написанное на пергаменте и предназначенное для чтения.
Особый, сложный и разнообразный ритм «Слова…» свидетельствует, что автор писал именно поэму, стремился отделить ее от прозы, и не только при помощи особого ритма и метафорического языка уподоблений и намеков. Для этого привлечено архаичное, но красивое язычество, его древняя мифология. В «Слове…» время не реальное, а художественное, это литературное, а не историческое произведение. Поэтому и правда его – не реальная, а художественная. Автор поэмы рассказывает о том, что могло бы быть, а не о том, что на самом деле было. То есть слагает свою красивую и поучительную легенду. Ведь летопись уже сказала о реальном походе и поражении Игоря все, что считала нужным.
Автора «Слова…» в боевой русской истории привлекает совсем другое – ее рыцарственная поэзия. Он пишет историческую поэму о неудачном походе князя Игоря, о поучительном поражении русских полков и называет ее «скорбной повестью». Нельзя написать героический эпос о трагическом и, увы, закономерном поражении неосторожных и заносчивых князей Игоря и Всеволода, их бесспорное мужество и благородство не могут изменить общую трагическую ситуацию раскола и несогласия, политической и военной катастрофы, их плена и гибели дружины.
Победа Игоря обязывала бы автора, образованного воина и осведомленного о княжеских распрях придворного, воспеть победителя в традиционных формулах хвалы князю-герою и его храброй дружине. Он не смог бы тогда высказать свое личное мнение, укорять и поучать. Поражение смелого христианского рыцаря в бою с неверными дало автору большую свободу. Он заговорил на языке высокой поэзии о политическом и нравственном уроке и цене неудачного похода русских князей.
В этой трагической истории видна вся Киевская Русь с ее раздробленностью и раннефеодальными распрями (автор «Слова…» именует их крамолами), когда князья то шли вместе на половцев, то с этими же сильными и коварными врагами-соседями вступали в военный и династический союз (сын Игоря Владимир в плену женился на дочери хана Кончака и потом вернулся домой с ней и маленьким сыном) и вместе жгли города своих же братьев, убивали и продавали в рабство русских, христиан, нарушали торжественную клятву крестного целования, плели заговоры. И более всего отличались кровавыми распрями с Киевом и дружбой и семейными союзами с половцами князья черниговские Ольговичи, к роду которых принадлежал и Игорь, будущий великий князь черниговский.
Автор скорбит о прежних, счастливых для Руси временах, когда струны знаменитого певца Бояна пели славу героическим князьям и их храброй дружине и когда походы на половцев были удачны для сильных и единых русских полков. О великом князе киевском Владимире он говорит: «Стали стяги его ныне Рюриковы, а другие Давыдовы, но врозь они веют, несогласно копья поют». В «Слове о полку Игореве» есть вещее предвидение, предсказание рокового столкновения расколотой княжескими усобицами Киевской Руси с несравненно более сильным и опасным врагом, пришедшим из той же степи (достаточно прочитать позднейшую скорбную «Повесть о разорении Рязани Батыем», чтобы понять значение и пророческий смысл песни о походе Игоря). Автор вовсе не против войны с кочевниками, он за новое единение властителей и их княжеств и умную стратегию государственной обороны, собирание русских сил и Русской земли.
«Слово о полку Игореве» – поэма, историческая и воинская, и вместе с тем она строится как героическая былина, сказка. Поэтическая картина ее мира, полна художественных, то есть заимствованных из других книг и созданных творческим сознанием автора образов, мифов и иносказаний. И в основном это образы не церковные и даже не христианские, хотя со времени крещения Руси прошло двести лет. Здесь автор неожиданно показывает свое глубокое знание язычества Древней Руси, этой древней народной религии, сформировавшей не только русский народ, но и его духовную культуру.
Сама природа, таинственные существа, звери и птицы им опоэтизированы, участвуют в действии, вещая природа полна символов, намеков, пророчеств и иносказаний, она разговаривает с живущим в единении с нею человеком на понятном ему языке. Видно, что поэма написана образованным мирянином, человеком светским в молодой христианской стране, где, несмотря на жесточайшие гонения княжеской власти и православной церкви, в народных низах еще живо и сильно поэтическое язычество с его архаичными верованиями, богами и праздниками, мифами и волшебством вещих волхвов, склонностью к очеловечиванию природы.
В Киевской Руси эти две культуры сосуществуют, и язычество, как потом ереси и старообрядчество, становится идеологией любой оппозиции и народного сопротивления власти и церкви (вспомним восстание волхвов в Новгороде). Оно связано с устной народной поэзией, и эти живописные образы перетекают в «Слово…», превращая летопись и воинскую повесть в поэму. Князья именуются соколами и солнцами. Половецкий хан Гзак прикидывается серым волком, его жестокие воины сравниваются с выводком хищного зверя пардуса – барса, морские ветры названы Стрибожьими внуками, а ведь Стрибог – языческое божество. Всеслав скачет лютым зверем, Игорь бежит из половецкого плена горностаем, серым волком, летит соколом. С князем разговаривает река Донец. Святославу в Киеве снится вещий сон о несчастье. Галки говорят, а сама битва сравнивается с пиром и уборкой урожая. Все это метафорические черты архаического языческого миросозерцания древних славян.
О трагической неудаче русских князей скорбит сама одушевленная природа, их жалеют трава и деревья, приуныли стены русских городов, обида становится живым существом, девой с лебедиными крыльями. Это уже литература, поэма, художественный вымысел. Здесь автор удаляется от летописи и исторических реалий и спокойно делает хронологические и фактические ошибки, в художественном произведении вполне допустимые. Он выстраивает свою песнь как ряд красивых и сложных поэтических образов, умело соединяя в них хвалу с обвинением. Здесь есть и сила вдохновенной проповеди, церковного и мирского красноречия, византийской духовной риторики.
Но автор поэмы предпочитает идти не через прямое обличение и поучение, а через поэтический образ, соответствующий его думам и чаяниям, мыслям читателей и слушателей. Поэме изначально присущи художественность, литературность, творческий вымысел. Образность «Слова…» весьма богата и своими законными источниками считает не только Священное Писание, церковные проповеди и греческие переводные книги, но и народные сказания и верования, живую и красочную языческую мифологию; есть в ней следы восточного и западноевропейского влияния. Этот героический эпос построен на красивых образах, символах и мифах и полон пророчествами, горестными переживаниями, призывами и надеждой. Поэма насыщена эмоциями, тревогой, хвалой и негодованием, то есть личными чувствами автора, и это порождает особый лиризм «Слова о полку Игореве», живописную поэтичность и самовитое красноречие повествования.
Уже в начале автор говорит о вещем поэте Бояне как о сказочном персонаже, «соловье старого времени». Игорь и его храбрый брат Всеволод – уже не реальные люди, князья из летописи, а могучие герои старой богатырской былины. Автор воспевает их мужество и жажду чести, а о верных их дружинниках слагает целую балладу: «Под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены; пути ими исхожены, овраги ведомы, луки у них натянуты, колчаны отворены, сабли наострены; сами скачут, как серые волки в поле, себе ища чести, а князю славы». Смерть князя показана как невосполнимая потеря замечательной и неповторимой драгоценности: «Одиноко изронил он жемчужную душу из храброго тела сквозь золотое ожерелье». Позже Гоголь использовал эти поэтичные образы в описании битвы запорожцев с поляками в «Тарасе Бульбе».
Замечательна сцена солнечного затмения перед битвой. Она полна тревожной и трагической символикой. Сама могучая и живая природа предупреждает неразумного Игоря, пророчит близкую беду, надвигающаяся тьма покрывает его обреченное войско. Природа сулит грозу и гром, звери чутко отозвались на ее тревогу, вещая враждебная птица Див тоже предсказывает русским полкам гибель. Русская земля скорбно скрывается за холмом, оставляя свое войско одно во враждебной степи воинственных кочевников. Только гордый и опрометчивый князь не замечает этих мрачных знамений и предсказаний, беспечно храбрится, все рвется сразиться с врагом, испить шеломом воды из синего Дона. Но уже неведомыми темными путями идут ему навстречу сильные, коварные и жестокие половцы: «Скрипят телеги их в полуночи, словно лебеди кричат распуганные». Потом эти походные телеги кочевников – вежи заскрипели в поэме юного Пушкина «Руслан и Людмила».
Золотое слово-поучение киевского князя Святослава своим незадачливым родичам содержит воспоминание о прежних славных временах, сильном Киеве, о своей выдающейся победе над половцами и понятный укор, и эти чувства разделяет автор поэмы. Он рисует в «Слове…» широкую панораму Руси и граничащего с ней мира, говорит о готских (немецких) девах на Тамани и в Крыму, радующихся приносящей им золото гибели русских полков, о могучих князьях Всеволоде, Рюрике, Романе, Мстиславе, Давыде и Ярославе, сидящих в своих княжествах и не помогающих Игорю в беде. Замечателен по своей поэтической символике и выразительности плач вещей Ярославны, любящей жены князя Игоря, с крепостной стены осажденного половцами Путивля обращающейся к ветру, солнцу и Днепру с сильным и трогательным молением о помощи в беде.
Автор показал нам живой и сильный характер русской женщины тех времен, ее любовь и верность, заботу о воинах мужа, тревогу и печаль, выраженные столь поэтически, с помощью тогдашних верований и мифов. Вещая, то есть владеющая древними тайными знаниями, Ярославна не молится в церкви христианскому Богу, а в духе языческих волхвов и жриц заклинает одушевленную природу, и та помогает Игорю бежать из плена. Эта знаменитая сцена, привлекшая внимание многих русских поэтов и художников, неожиданно ставит «Слово…» рядом с западноевропейским героическим эпосом, где рыцаря ждет на башне его замка супруга или возлюбленная. Боян – это варяжский скальд, вещий певец древних скандинавов, предков Игоря и его жены. Для автора Киевская Русь – самостоятельная часть христианской Европы, граничащая с великой степью, с опасным, непредсказуемым Востоком и потому обязанная быть единой, гибкой и сильной.
В исторической поэме «Слово о полку Игореве» воплотилась Киевская Русь XII века с ее поэтическими полуязыческими воззрениями на человека и природу, простодушным богатырством и молодечеством, изначальной политической раздробленностью и жаждой единения, стремлением к единой народности, государственности и сильной монархической власти. Страна эта возникла и крепла на границе между Европой и Азией, между христианством и язычеством, жадно вбирала разнородные культурные традиции и знания, обладала сильным чувством национальной гордости и постоянной готовностью сражаться с могучими врагами и соседями за свое существование и достойное место в мире. Люди верили в хорошее будущее, любили свою землю и превыше всего ценили волю. Рождались великая империя, великая нация, великая литература. Все беды, раны и смуты были еще впереди…
Поэма о походе князя Игоря против половцев с ее патриотизмом, воинской героикой и лиричной, красочной поэтичностью стала героическим эпосом Древней Руси и свидетельствовала о высоком уровне тогдашней литературы и языка, о наличии образованных читателей. Она оказала огромное влияние на все последующие поколения русских читателей и писателей, ей подражали древнерусские книжники, отсюда многое взяли историк Карамзин и юный Пушкин; позднее появились замечательные переводы В.А. Жуковского, А.Н. Майкова, Л.А. Мея и др., подражания и стихи на мотивы «Слова…» И.И. Козлова, К.К. Случевского, А.А. Блока и других наших поэтов.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
Архангельская А.В., Пауткин А.А. Русская литература XI-XVII вв. М., 2003.
Древнерусская литература. Хрестоматия. М., 2002.
История русской литературы X-XVII веков. Под ред. Д.С. Лихачева. М., 1980.
Кусков В.В. История древнерусской литературы. М., 2006.
Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве». Историко-литературный очерк. М., 1976.
Сахаров В.И. Русский романтизм XIX века: лирика и лирики. М., 2006. Глава «Пушкин читает Игореву песнь».