БАТЮШКОВ: ЭПОХА РОМАНТИЗМА

Новая литература в первую треть XIX века развивалась стремительно, но русскому человеку надо было пройти через наполеоновские и турецкие войны, кавказские столкновения с местными племенами, позор поражения при Аустерлице и унизительный для России Тильзитский мир, героическую эпопею 1812 года и зарубежного похода наших войск и печальное их возвращение на свою крепостную деспотическую родину, чтобы получить тот богатый внутренний опыт, без которого окончательное оформление этой литературы было невозможно. Тонкий и печальный лирик Карамзин, сам будучи офицером гвардии и проехав через всю меняющуюся Европу, это хорошо понимал и потому в XIX веке выступал как великий просветитель, историк и журналист, реформатор литературного языка, учитель писателей и читателей.
Его ученик Жуковский начал переводить европейских поэтов ещё в Московском университетском благородном пансионе в конце XVIII века, юный певец любви и радостей жизни Батюшков появился в литературном «неоклассическом» кружке А.Н. Оленина в начале XIX века, печальный лирик-философ Е.А. Баратынский пришёл в литературу позднее, но связанная с их именами поэтическая школа раннего русского романтизма сложилась лишь в начале 1820-х годов. Пушкин назвал её «школой гармонической точности», и это была точность слова, выразившего неясные, но сильные, зреющие чувства личности, находящейся в становлении.
Лишь тогда появился русский читатель с богатой чувствами душой и новыми смелыми мыслями, искавший им отклика и понимания в новой литературе и достойный быть её героем. Он был не только чувствителен и меланхоличен, но и деятелен, полон сильных страстей, неясных порывов и больших надежд, был готов изменить свою неидеальную жизнь, умел ценить уединённый мир своего сердца, готов был его защитить. Новый человек отделился от имперских, официальных ценностей и требовал внимания к себе как самоценной личности. К нему и обращалась литература русского романтизма, такими были главные её деятели – мечтательный лирик Жуковский, живописный и жизнерадостный Батюшков и сумрачный мудрец Баратынский.
Век разума сменился миром чувств самоценной личности. Душа человеческая в своей неясной, но сильной диалектике искала понимания и отклика и находила возможность высказаться именно в художественной литературе, в лирической поэзии. Офицер, литератор и историк Н.М. Карамзин в 1819 году так и говорил прошедшему всю Европу, израненному в боях офицеру и поэту К.Н. Батюшкову: «Зрейте, укрепляйтесь чувством, которое выше разума, хотя любезного в любезных: оно есть душа души – светит и греет в самую глубокую осень жизни… Напишите мне Батюшкова, чтоб я видел его, как в зеркале, со всеми природными красотами души его, в целом, не в отрывках, чтоб потомство узнало вас, как я вас знаю, и полюбило вас, как я вас люблю». Свой коллективный «портрет в строках» написали для нас выдающиеся лирики пушкинской эпохи. Уже два века чарует русского читателя это верное изображение русской «души в заветной лире» (Пушкин).
Это не идеализированное, парадное изображение безупречного, бестрепетного героя. Со времен нежного, но непреклонного Карамзина наша лирика уходит от «государственности» и имперского официоза, от од и сатир. Здесь отразились не только новые громкие победы русского оружия, народный подвиг, патриотические восторги и первые радости. В образованных сословиях после победы над Наполеоном зрело чувство разочарования и негодования, ибо Отечественная война не дала ожидаемой политической свободы, простодушный народ-победитель оставался безграмотным, нищим и крепостным, дворянство же лишь высокомерно поблагодарили за службу и наградили, но к реальной власти не допустили. Сами поэты пережили ужас смерти, раны, болезни, жизненные катастрофы и разочарования и выразили чувство трагизма, неустроенности бытия. Отсюда расцвет русской романтической лирики, и, прежде всего элегии.

К.Н. БАТЮШКОВ
В созданный Белинским образ Константина Николаевича Батюшкова (1787-1855), изящного и галантного стихотворца-эпикурейца и певца земной, чувственной любви с живописной «итальянской» пластикой поэтического слова, лишь исследования последних лет внесли существенные уточнения. Гармония, ясность и определенность его жизнерадостной поэзии скрывают глубокую светлую печаль. Поэт мягок и нежен в своем чувствительном стиле, но он умеет страдать и скорбеть.
Белинский писал о поэте:
«Батюшков столько же классик, сколько Жуковский романтик; ибо определенность и ясность – первые и главные свойства его поэзии. Светлый и определенный мир изящной, эстетической древности – вот что было призванием Батюшкова. В нем первом из русских поэтов художественный элемент явился преобладающим элементом. В стихах его много пластики, много скульптурности… Страстность составляет душу поэзии Батюшкова, а страстное упоение любви – ее пафос».
Однако не надо видеть в Батюшкове только певца любви, давшего романтической поэзии «красоту идеальной формы». Лирика его весьма содержательна; ее темы, мысли и чувства разнообразны, понятны и близки человеку той переходной эпохи. Это тот же романтизм что и у Жуковского, только в гармоничных классических формах и античных одеждах.
Хрупкий, тонко чувствовавший любую житейскую неудачу поэт был угнетен ранами, военными бедствиями, неурядицами чиновничьей службы, потерей близких, одиночеством, “бурей бед”, жил воспоминаниями о юношеском безоглядном празднике жизни:
Я же – всюду бесполезный,
И в любви, и на войне;
Время жизни в скуке трачу
(За крилатый счастья миг!),
Ночь зеваю… утром плачу
Об утрате снов моих.
(«К П<ети>ну», 1810)
Поэзия стала для Батюшкова убежищем и единственным утешением, утраченным раем. Его замечательный цикл «Из греческой антологии» (1817-1818) неожиданно возрождает античную простоту и цельность глубоких любовных чувств и размышлений о преходящем и вечном среди страшной, беспощадной реальности, где грохочет «медная челюсть» пушек и гибнут люди. Элегия как романтический жанр – это всегда светлое воспоминание о былом счастье, и поэт создает свою идиллию, райскую утопию, куда спешит уединиться уставший от вечной борьбы и страданий человек нового времени. В простодушном мире условных, стилизованных пастушков и страстных вакханок у Батюшкова находится место бесчеловечному образу «железной судьбы»:
Земное гибнет всё… и слава, и венец…
Искусств и муз творенья величавы…
Его, жизнерадостного поэта страстного любовного чувства, ждали и разочарования и неудачи в любви, мрачные мысли, тяжелые переживания:
Скитаяся как бедный странник,
Каких не испытал превратностей судеб?
Где мой челнок волнами не носился?
Где успокоился? Где мой насущный хлеб
Слезами скорби не кропился?
Поэт добровольцем пошел в ополчение, сражался в Пруссии с наполеоновскими войсками, где получил тяжелую рану в битве при Гейльсберге, и Финляндии со шведами, видел сожженную французами Москву, принял участие в победоносном зарубежном походе русских войск в 1813 году и вместе с ними вошел в Париж. Лучшие друзья его погибли в боях. Поэт-воин видел «сто смертей» и пережил неисчислимые бедствия. Это были тяжкие испытания для нежной, ранимой души. Потрясенное ужасами войны, собственными ранами и несчастьями поэтическое сознание боевого офицера Батюшкова было куда болезненнее и трагичнее, нежели у его современника Жуковского:
Развалины на прахе строит
Минутный человек, сей суетный тиран…
Эта постоянная нота элегической печали, воспоминаний о былом невозможном счастье являла очевидный контраст с батюшковским жизнелюбием, живописностью, ясностью и «античной» пластикой его «конкретного» стиля. Не случайно поэт стал одним из первых наших переводчиков Байрона: его лучшая, так понравившаяся Пушкину элегия «Есть наслаждение и в дикости лесов…» (1819), где говорится о «холоде годов», является вольным переложением отрывка из поэмы «Странствования Чайльд-Гарольда». Но в полной личными признаниями элегии Батюшкова «Умирающий Тасс» (1817) трагизм соединяется с надеждой:
Муз сладостный восторг не гас в душе моей,
И гений мой в страданьях укрепился.
Знаменитое послание “К Дашкову” (1813) показывает жизнь как “море зла”, где одинокого, беззащитного, несчастного человека преследуют враги, война, смерть, огонь. И это не человек вообще, а русский, война – Отечественная, с Наполеоном, гибнут и страдают соотечественники, близкие и друзья, горит наша древняя столица. В романтическую лирику приходит весьма суровый реализм, он делает ее строже, конкретнее, помогает выразить общие, всем близкие и понятные чувства и мысли. Потрясают реальные картины сожженной Москвы, страдания ее жителей. Конечно, здесь отразились и известные метания, служебные и любовные неудачи Батюшкова.
И этот же поэт создал “Тень друга” (1814), шедевр русской элегической лирики, поэтический автопортрет души мятущейся, страдающей, печальной, занятой глубокими мыслями и точными наблюдениями, прошедшей через войну и смерть и тем не менее просветленной. Рождается волшебная движущаяся картина. Море, звездная сквозь туман ночь, мерный ход парусного корабля, очарованные мечты и удивительное видение – вдруг явившаяся поэту тень погибшего в Лейпцигской битве друга-офицера… Это элегическое воспоминание человека о человеке, воина о воине, русского о русском, живущего об ушедшем. Но прежде всего это воспоминание о самом себе: «И все душа за призраком летела».
Подлинное лирическое богатство чувств и составляет главное содержание и смысл поэтического наследия Батюшкова. В нем сохранена жизнь сердца русского человека того времени и великого поэта. Он так и писал другу-лирику:
Жуковский, время все проглотит,
Тебя, меня и славы дым,
Но то, что в сердце мы храним,
В реке забвенья не потопит!
Нет смерти сердцу, нет ее!
Доколь оно для блага дышит!..
«Элегия его – это ясный вечер, а не темная ночь, вечер, в прозрачных сумерках которого все предметы только принимают на себя какой-то грустный оттенок, а не теряют своей формы и не превращаются в призраки», – писал о Батюшкове Белинский. Гармония элегических чувств сливается здесь с гармонией лирического стиля. Этот многое переживший, страдающий поэт и воин сравнивает свою неблагополучную судьбу одинокого скитальца с утлым челноком в опасном бурном море бытия и все же находит доброе слово напутствия и ободрения своему будущему читателю:
О юный плаватель, сколь жизнь твоя прекрасна!
Вверяйся челноку! плыви!
Батюшков навсегда останется в русской поэзии как певец радости, жизни, любви, дружбы, красот природы. Его светлая и гармоничная русская античность появится потом у Тютчева и Фета, но главный ученик Батюшкова – юный Пушкин. Поэт понимает самоценность богатого внутреннего мира, жизненного опыта, считает свою поэтическую исповедь законной, всем интересной. Блестящий, живописный стиль не заслоняет картину страдающей души, помогает высказаться богатой переживаниями личности:
О память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальной,
И часто сладостью своей
Меня в стране пленяешь дальной.

ЛИТЕРАТУРА
Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики. М., 1995.
Кошелев В.А. Константин Батюшков. Странствия и страсти. М., 1987.
Сахаров В.И. Романтизм в России: эпоха, школы, стили: Очерки. М., 2004.
Сахаров В.И. Русский романтизм XIX века: лирика и лирики. М., 2006.