Всеволод Сахаров – LIVE PAGES Литературная судьба великого русского поэта Афанасия Афанасьевича Фета (1820-1892) оказалась трудной не только в силу жизненных обстоятельств и биографических сложностей, но и по причине непростого, стесненного положения самой поэзии во второй половине XIX века. Пора романтического расцвета лирики прошла безвозвратно. Мест на русском Парнасе оставалось немного, и к тому же почти все они уже были заняты.
После ухода Лермонтова настала эпоха прозы, критика того времени считала поэзию, особенно лирическую, второстепенным, не очень серьезным, далеким от жизненных вопросов эпохи и устаревшим родом литературы, а многочисленные фельетонисты и авторы пародий умели высмеять любое дарование, любое стихотворение. «Ограниченная утилитарность – вот все, чего они требуют. Напишите им самое поэтическое произведение; они его отложат и возьмут то, где описано, что кого-то секут. Поэтическая правда считается дичью. Надо только одно копированное с действительного факта», – с гневом и насмешкой сообщал Тургеневу Достоевский в 1863 году.
Исключение сделано критикой для поэта-демократа Н.А. Некрасова за его общественную сатиру и гражданственность, сочувствие горю народному. Очень трудно было вернуться в поэзию философу Ф.И. Тютчеву, начинавшему еще в пушкинские времена. Бесконечный бой с задиристой демократической критикой вел замечательный поэт А.К. Толстой. А чистый лирик Фет внешне не был похож на возвышенного поэта, исповедовал консервативные взгляды, сначала служил в кавалерии, потом серьезно и успешно занимался сельским хозяйством в своем поместье, стал местным мировым судьей и считался убежденным реакционером-крепостником. Неудивительно, что автор «Вечерних огней» замолкал на десятилетия, освистанный и высмеянный демократической критикой.
Происхождение Фета (немецкая фамилия эта пишется и произносится через ё и означает «жирный») таинственно, неизвестна даже точная дата его рождения. Он родился и жил до четырнадцати лет в семье отставного гвардейского офицера и богатого орловского помещика Шеншина, привезшего из Германии замужнюю женщину Шарлоту Фет, оставившую на родине мужа, дочь и старика отца. Ребенок, вскоре родившийся в имении Новоселки, был записан в церковную книгу сыном Шеншина, хотя навряд ли мать его получала в Германии официальный развод и меняла веру, и, следовательно, ее лютеранский и позднейший православный брак с Шеншиным были незаконными.
Но вся таинственность и неясность происхождения Фета в том, что на самом деле он не был ни сыном русского помещика Шеншина, ни сыном дармштадтского немца из мещан Иоганна Фета. Возможно, что мать его носила совсем другое имя и лишь воспользовалась купленными Шеншиным у Фетов бумагами. И приходится с немалыми основаниями предположить, что в одном из величайших русских лириков нет ни капли русской крови, да и немецкой, по всей видимости, только половина.
Это открылось, церковь воспротивилась очевидному подлогу, и мальчика с тех пор стали именовать гессен-дармштадтским подданным из мещан Афанасием Фетом. Он утратил дворянские привилегии и русское гражданство и сразу был отослан из родного имения. Исключение из привилегированного сословия переменило всю жизнь и характер будущего поэта. Он стал умело и упорно бороться за возвращение фамилии Шеншина и потомственного русского дворянства, хотя не имел на них никакого законного права, о чем знал.
Отправленный матерью и А.Н. Шеншиным в лифляндский городок Верро и окончивший там частный пансион немца Крюммера, юный Фет поехал в Москву и в 1838 году поступил на словесное отделение философского факультета Московского университета. Там он познакомился с профессором-историком и писателем М.П. Погодиным, будущим поэтом и критиком Аполлоном Григорьевым, будущим поэтом Я.П. Полонским, будущим историком С.М. Соловьевым, попал в неизбежный студенческий кружок, читал Гегеля и переводил своего учителя Гейне, продолжал писать стихи, получил одобрение Гоголя и затеял издание первого сборника – «Лирический Пантеон» (1840). Молодого поэта заметила критика, о нем писал Белинский. Фет уверенно входил в культурную среду 1840-х годов.
Но все эти занятия неизбежно вели «студента из иностранцев» к гражданской службе, карьере чиновника, которая не могла принести потомственного дворянства сразу, его давал лишь чин 8-го класса (этот чин коллежского асессора имел, как помним, гоголевский майор Ковалев). Фет желал получить дворянство и вернуть наследственное имя Шеншина быстро, и тут имелся один путь – военная служба, где на кавказской бесконечной войне чины получались вне очереди из-за больших потерь. В 1845 году выпускник университета поступил нижним чином в кирасирский Военного ордена полк, квартировавший в Херсонской губернии. Здесь он встретил и полюбил красивую и талантливую девушку Марию Лазич, но они оба были бедны и расстались, а затем девушка трагически погибла, что навсегда оставило в памяти поэта чувство вины и невосполнимой потери. В 1853 году Фет перешел в лейб-гвардии Уланский полк и переместился в окрестности Петербурга.
Он стал появляться в редакции журнала «Современник», его заметили и начали печатать Некрасов и Тургенев. Последний помог поэту издать в 1850 году сборник стихотворений. В 1857 году Фет женился на сестре критика В.П. Боткина, девушке из богатой купеческой семьи, и это поправило материальные его дела. Однако новые императорские указы отодвигали от него все дальше заветное потомственное дворянство, и молодой офицер, устав от бесплодной борьбы, вышел в 1858 году в отставку и вернулся в родные Новоселки. Долгие годы он провел в тяжелом и монотонном военном быту, надеждах и разочарованиях и вдали от шумного и суетливого литературного круга. Это-то и способствовало оригинальному развитию лирического таланта Фета.
И снова Фет проявил удивительную практичность, сметливость, хозяйственную жилку и железную волю. Недаром он говорил: «Я всегда держался убеждения, что надо разметать путь перед собою, а не за собою, и поэтому в жизни всегда заботило меня будущее, а не прошедшее, которого изменить нельзя». Купив на средства жены хутор Степановку в Мценском уезде Орловской губернии, отставной лейб-улан стал крепким хозяином, изучал агрономию, завел мельницу и конный завод, строился и разводил парк, беспощадно эксплуатировал изумленных такой энергией местных крестьян. Его почему-то именовали ярым крепостником, но хутор – это земля без дома и крепостных крестьян, и пореформенное хозяйство поэта было вполне капиталистическим. Соседи-помещики тоже уважали и побаивались строгого Фета и избрали его мировым судьей. Стихов он тогда почти не писал. И деньги потекли к усердному труженику, он купил два поместья и дом в Москве, скопил немалое состояние.
В 1873 году упорный поэт добился наконец императорского указа о возвращении ему наследственного имени Шеншина и потомственного дворянства. За этим последовали празднование 50-летия творческой деятельности и высочайшее пожалование поэту придворного звания камергера. Его связи при дворе всем были известны.
Все это позволило Фету оставить хозяйство, поселиться в богатом курском имении Воробьевка и московском доме и победно вернуться в литературу с переводами (в основном из древнеримских поэтов и Гёте), мемуарами и, главное, замечательной книгой новых стихотворений (их было более трехсот!) «Вечерние огни». Лирический дар его обрел второе дыхание и еще раз показал всю свою силу и неувядаемость. Читающая публика того времени увлекалась другой поэзией, но реально мыслившего и знавшего себе цену Фета мнения этой публики и демократической критики интересовали мало. Он добился своего и в жизни, и в литературе, заняв законное место среди лучших русских поэтов.
Зреющая песня
Самые известные слова о Фете и его поэзии сказал его всегдашний поклонник Лев Толстой: «И откуда у этого добродушного толстого офицера берется такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов?» Старый друг Тургенев требовательно напоминал ему о другом: «Фет действительно поэт, в настоящем смысле слова; но ему недостает нечто весьма важное, а именно: такое же тонкое и верное чутье внутреннего человека, его душевной сути, каковым он обладает в отношении природы и внешних форм человеческой жизни… Вы поражаете ум остракизмом – и видите в произведениях художества только бессознательный лепет спящего». Действительно, поэту недоступны и неинтересны философичность и трагизм Тютчева или гражданская скорбь и сатира Некрасова; его мир тесен, ограничен несколькими «сквозными» темами: природа, любовь, музыка, песня. Из российской тяжелой обыденности курский помещик Фет вдруг на время поднимается к горним вершинам романтической лирики: «Жизненные тяготы… заставляли нас в течение пятидесяти лет по временам отворачиваться от них и пробивать будничный лед, чтобы хотя на мгновение вздохнуть чистым и свободным воздухом поэзии. Однако… нельзя постоянно жить в такой возбудительной атмосфере».
Его мелодичная лирика часто обходится без сюжетов и даже без глаголов. Нет у поэта исторических баллад, политических сатир, пародий. Но духовный внутренний мир Фета, по верному слову его друга, поэта Я.П. Полонского, «озарен радужными лучами идеального солнца», полон светлой радости жизни, какой-то детской наивности, безотчетности сильных чувств, музыки, вечной красоты бытия. Стихотворения его певучи, полны тончайших эмоций и неожиданных ассоциаций. Сила лирического восторга, вечное изумление, ликующие звуки характерны для Фета, и если он пишет о ночи, то обязательно восклицает: «Какая ночь!» И далее пора суток дана в ее развитии, тончайших переменах и оттенках, всегда неожиданных и глубоко поэтичных. Мир стихотворений Фета удивительно богат музыкой чувств и слов, но свое самоценное богатство наблюдательный лирик добывает в тончайших откликах на самые обычные движения мира и души.
В его поэзии всегда есть, ощутимы дворянская усадьба, соловьиный сад, мерцание летних звезд, открытое окно, веранда, раскрытый рояль с дрожащими струнами, цыганский гитарный перебор, уездная барышня в светлом платье, нежный лиризм и накал страстей русского романса, аллеи и тропинки старого парка, садовая скамейка, калитка, тихий пруд с отразившимися в нем елями, сельская дорога среди хлебов и лугов. Такая лирика могла быть создана только в дворянском гнезде и только родившимся там русским помещиком.
Здесь жили, чувствовали и мыслили его герои, с детства впитавшие поэзию и культуру. И когда дворянин и помещик Фет говорит о русской сельской природе, он видит и понимает ее иначе, нежели «крестьянский» поэт Алексей Кольцов или же ожесточившийся после ссоры с отцом и изгнания из родного имения обличитель дворянства Некрасов. Он – хозяин, законно и уверенно владеет всем этим богатством природы, это его родное гнездо, наследие, собственность.
У Фета удивительно высока культура чувств, и ему достаточно для их выражения тихой усадебной жизни, простых вещей, малозаметных событий. Двое, вечер, сад, длинные тени, и вдруг из этого молчания соткались чувства, поэзия, тихая музыка душевных движений, лирический сюжет. За влюбленных говорит звездная летняя ночь. Поэт точно выбрал несколько подробностей, а читатель их сопоставил и вдруг увидел связь, поэтическую глубину, движение тончайших чувств. Казалось бы, все это ушло вместе с дворянством и империей, давно нет ни усадеб, ни их обитателей, но мы открываем томик лирики Фета, – и все оживает, ибо никто не смог изъять из души русского человека великую поэзию красоты мира и глубокие, тончайшие чувства, которые проникновенно воссоздал во всех их движениях и истине поэт радости и любви.
Фет при своем появлении всех потряс наивной радостью видения мира, открытой для красоты душой, готовностью своим открытием поделиться со всеми, способностью всему удивляться. Самое знаменитое, во все хрестоматии вошедшее его стихотворение «Я пришел к тебе с приветом…» (1843) и является таким праздником лирического восторга, рассказом о великой тайне утра, пробуждении природы, силе жизни и весны. Поэт рассказывает о восходе солнца так, как будто он его видел впервые, передает трепет освещенных листьев, каждой ветки в лесу, каждой птицы.
Жажда жизни кипит и в его страсти, готовности служить счастью и любимой, душа полна веселья. Но ведь приходит с приветом не просто человек, приходит поэт к любимой девушке, и его восторженный рассказ и есть его будущая песня, еще не сложенная, но зреющая в радостной, светлой душе, дар чувства, признание в любви. Фет превыше всего ценил в поэзии не разум, а вдохновение, именовал его «бессознательным инстинктом», пружины которого от нас скрыты. Но в этом стихотворении показал, как рождается вдохновение, как зреет в лирической душе песня.
Лирика Фета всегда передает чувства в движении. Вспыхивает искра чувства. Ему нужна цепочка ассоциаций, значимая деталь, от которой начинается зарождающийся лиризм, а далее он разворачивается, опираясь на самые неожиданные сопоставления и сюжетные ходы. Таково раннее стихотворение «Облаком волнистым…» (1843), казалось бы, простое, как этюд. Сначала клубится пыль в степной дали, не видно, кто это, затем приближается незнакомый всадник на лихом коне, и вдруг автор вспоминает о далеком друге и зовет его. Значит, память жива, друг не забыт, и достаточно вспыхнуть вдали пыльному следу, пробуждается лирическое воспоминание:
Друг мой, друг далекий,
Вспомни обо мне!
В таких случаях становится понятна другая знаменитая особенность Фета-лирика, породившая столько пародий, – его безглагольность, отсутствие слов действия на протяжении строфы или даже всего стихотворения. Там нет внешнего сюжета, но всегда есть сюжет внутренний, подлинность раскрывающегося чувства. Фет не всегда пользуется этим приемом, но вполне владеет им только он.
Лирический герой его может находиться в полной неподвижности, например, лежать на стоге сена и смотреть в звездное небо, но внутри его рождается сложный отзыв на самодвижение мира, ощущение себя мыслящей частью вселенной. Поэт не нуждается в глаголах для передачи внутреннего движения чувств, он дает состояния души, называет разрозненные звуки, краски, вспыхивающие тут и там отблески, шорохи, шепот, поцелуи, слезы, вздохи, тучки. Важна тонкая, переливающаяся и мерцающая мелодия чувств. Сразу видно, что композиционные принципы лирики Фета сложились в поэтической школе Генриха Гейне. Эта эскизно набросанная картина полна метко схваченных мимолетных ощущений и перемен. Здесь есть и живое женское лицо, и оно тоже меняется: «Ряд волшебных изменений // Милого лица».
Никаких глаголов, никакого внешнего действия нет, однако стихотворение наполнено внутренним лирическим движением, представляет собой единое поэтическое высказывание в трех четверостишиях. Ведь для Фета такое, например, богатое тонкими подробностями чувство, как любовь, есть не действие, а состояние. Поэтому в знаменитом «безглагольном» стихотворении «Шепот, робкое дыханье…» (1850) точно называются и не соединяются глаголами отдельные черты этого состояния, а мы ощущаем счастье, восторг, согласно звучащую природу, ответное чувство любимой, ибо они сливаются во внутренне единое чувство влюбленного человека.
И такое же радостное перечисление волнующих примет весны, ее радости, мощи, говора вод и крика птичьих стай, капели и тополиного пуха, зорь, бессонной ночи в стихотворении «Это утро, радость эта…» (1881) завершается не глаголом, а тире: «Это все – весна». И здесь подвижная картина внутреннего мира души набросана точными штрихами, ибо весна – тоже состояние.
«Безглагольные» стихотворения Фета показывают мощное движение лирического восторга, не нуждающееся для своего полного и тонкого выражения в простых глаголах, в подталкивании прямо выраженным действием.
Поэзия природы
Поэтическое чувство природы у Фета отличается особой тонкостью и музыкальностью, причем он дает не объективную картину природы, а лирический пейзаж, медленное отражение тех или иных особенностей и подробностей, которые составляют эту картину в душе человека. «Никому не удается подмечать так хорошо задатки зарождающихся чувств, – тревоги получувств и, наконец, подымающиеся подчас в душе человека отпрыски прошедших чувств и старых впечатлений, былых стремлений», – говорил о даре Фета-лирика его друг, поэт и критик Аполлон Григорьев.
Лирический пейзаж у Фета – это всегда воспоминание, исповедь. В стихотворении «Еще майская ночь» (1857) он снова говорит о своем восторге («Какая ночь!»), о рождающейся в царстве зимы свежей и чистой весне, о теплой звездной ночи с ее соловьиной песнью. Удивительно поэтическое описание берез как живых существ. Они ждут, а чего – непонятно, да это и не важно. Но это смутное ожидание, трепет берез наполняют майскую ночь тончайшей поэзией и тихой красотой. Звезды не просто светят с высоты, а ласково смотрят задумавшемуся человеку прямо в душу, порождая особое весеннее томление. Так медленно рождается лирический образ тихой нежной ночи, и поэт в восторге идет навстречу ему с «невольной песней».
Конечно, Фет не ограничивается лирическими этюдами, он умеет показать природу в ее сложном, поступательном развитии. Вечер, закат – это тихое и спокойное движение, и оно развито в стихотворении «Заря прощается с землею…» (1858). Здесь поэт не жалеет емких глаголов и слов движения, повторяет их, когда надо, замечает густеющий туман в лесу, гаснущий отсвет уходящего солнца на вершинах деревьев, таинственно растущие тени. Фет видит в их зарею преображенном облике двойную жизнь, ощущение родной земли и отсвет заревого неба, куда деревья как бы просятся. Поэт запечатлел тихую мелодию русского сельского вечера. Здесь развита поэтическая мысль о медленном угасании вечерней зари, завершающаяся красивым и емким образом двойного бытия деревьев в романтическом сельском пейзаже.
Для Фета человек – часть природы, и есть своя неправда в их разъединении, непонимании человеком своего происхождения и предназначения, в его неверии в свои силы и отчаянии. Тогда поэт призывает его учиться у вечно живой природы («Учись у них – у дуба, у березы…», 1883) в ее самую трудную пору – лютую зиму, когда в лесу и полях все замерло и как бы умерло, трещит кора деревьев и метель рвет последние листы. Пусть и скорбящий человек молчит, терпит злую душевную стужу, будет тверд в несчастье. «Но верь весне», – призывает поэт, и опять слышна его всегдашняя вера в силу исцеляющей все духовные боли жизни. Вернутся тепло, ясные дни, новые мысли и новая вера. Гармония весенней природы как бы врачует уставшую, разуверившуюся, зимнюю душу.
Фетовские картины природы показывают, что он – поэт ощущений, извлекающий из пейзажа скрытые там тончайшие подробности, мимолетные оттенки и частности, тревожащие и открывающие душу. Здесь он великий угадчик, и вся его поэтическая деятельность направлена на «уловление неуловимого» (А.В. Дружинин). Его цель – выявить порыв сердца, неуловимое ощущение. Так происходит в коротком стихотворении «Еще одно забывчивое слово…» (1884), где случайность напоминает о любви и тоске, душа дрожит, несмотря на вечер жизни и осеннее разочарование, и любовь возвращается, одолевает сомнения и страх: «И буду я опять у этих ног».
Лирику Фету доступны тайны мелодии слова. Ему принадлежит одно из самых музыкальных русских стихотворений – «Сияла ночь. Луной был полон сад…» (1877), где страстный женский голос (пела Татьяна Берс, сестра Софьи Андреевны Толстой, послужившая прототипом для Наташи Ростовой), поэтическое слово и «рыдающая» музыка романса сливаются в единый образ, волнующий сердце. Фет собирает здесь все лирические подробности дворянского гнезда – сияющая ночь, лунный сад, барский дом, раскрытый рояль, дрожащие струны и сердца, чарующая сила страсти в женском голосе и музыке. И в его стихотворении возникает какая-то внутренняя тяга.
Рождается мелодия любви и жизни. Во вдохновенной певице воплощается надрывная страсть русского романса. Велики сила лирического восторга, порыв и накал звучащих страстей, общее волнение, выразившееся в восклицании: «И так хотелось жить». И через много лет стареющий поэт вновь слышит этот волшебный, страстный голос и забывает о годах, об обидах судьбы и муках сердца, верит снова только в жизнь и любовь: «А жизни нет конца». Лирика – это воспоминание, память сердца. Любовь и музыка исцеляют и возрождают усталую немолодую душу через великую лирическую поэзию.
Для Фета подлинная поэзия – это всегда порыв, движение, открытие, и он рассказывает о вечной тайне творчества и назначении поэта в стихотворении «Одним толчком согнать ладью живую…» (1887). Поэт входит со своим лирическим замыслом в иную жизнь, чует далекий ветер, что-то смутное и родное, пробуждается, вдыхает запах нового бытия, видит в чужом свое, высказывает невыразимое, волнует сердца. И все начинается с решительного отправления в плавание живой ладьи поэтической мысли, сильного толчка, направляющего утлый челн избранного певца в бурное море бытия. И так Фет каждый раз радостно входил в поэзию, в мир нового своего стихотворения, искал музыку, тончайшие оттенки и нюансы слов и красок, умел удивляться красоте мира и никогда не утратил этой способности.
Открытием Фета-лирика был его мелодичный поэтический язык, мир тонких метафор и мерцающих необычных слов, выражающих подвижную паутину чувства. У него есть особые «фетовские» фразы типа «Я слышу трепетные руки» и множество удивительных слов и их выразительных сочетаний – «душа дрожит», «плакала трава», «сирень в слезах дрожала», «грезит пруд», «тающая нежность», «свежеющая мгла», «крылатые звуки», «серебристая ночь», «повиснул дождь», «душа замирающих скрипок», «обманчивый огонь». Иногда возникают характерные «фетовские» всхлипывающие, рыдающие ноты в голосе. И само построение стихотворения, умение из нескольких отдельных деталей извлечь мощную искру лиризма у поэта особое, его сразу узнаешь и восклицаешь: «Это Фет!» Это лучшая похвала и награда для поэта.
Афанасий Афанасьевич Фет сохранил для нас живописный и звучащий соловьиный сад русской дворянской усадьбы, в котором живет его богатая чувством и мыслью лирическая душа. Он любил писать об огне, о костре, и ясно, что это огонь творчества, освещающий изнутри его гениальную лирику. Лучше всего о нем сказал сам поэт:
Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.
ЛИТЕРАТУРА
Благой Д.Д. Мир как красота. О «Вечерних огнях» Фета. М., 1975.
Бухштаб Б.Я. А.А. Фет. Очерк жизни и творчества. Л., 1990.
Бухштаб Б.Я. Фет и другие. СПб., 2000.
Шеншина В.А. А.А. Фет-Шеншин. Поэтическое миросозерцание. М., 1998.