«ЕДИН ДЕРЖАВИН»

Такова знаменитая строка одного из лучших наших поэтов: «Един есть Бог, един Державин». Стихотворец «в сердечной простоте» поставил себя рядом с Творцом вселенной и человека. И тем самым выделил и возвысил не себя, а частного человека, который неповторим в своем краткосрочном бытии и который имеет право жить в творческом слове, остаться в поэзии. Гаврила Романович Державин (1743-1816) задолго до Жуковского сделал себя главным действующим лицом своей лиро-эпической, во многом автобиографической поэзии. Но хрупким нежным романтиком поэт не был.
Век его был по преимуществу материален, жаден до удовольствий и радостей быстротекущей жизни, грубоватый, расточителен и разгулен, соединял простодушие, смелость и житейскую сметку. Последнее державинское стихотворение вполне выразило его поэтическое «я» и дух времени:
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.
Люди смотрели на жизнь философически, как на «колесо веселых, мрачных дней» (Державин), ловили удачу, «случай», царские поощрения и награды, были готовы к падениям и опале, ежедневно радовались любому удовольствию и обретению, чувствовали сильно и просто, боялись болезней и смерти, первую мысль их от решительного поступка отделяло короткое расстояние, не было сложнейших мучительных размышлений, позднейшей диалектики чувств. Натура цельная и колоритная, Державин был сыном своего века, менялся вместе с ним, разделял его величие, имел обычные для того времени простительные слабости и грехи, любил, страдал, ошибался, и все это запечатлела его живописная поэзия:
Падал я, вставал в мой век.
Брось, мудрец, на гроб мой камень,
Если ты не человек.
Навсегда осталась в русской поэзии знаменитая державинская строка о непрерывном внутреннем изменении человеческой натуры:
Я царь – я раб – я червь – я Бог!
Родители будущего поэта были бедные полуграмотные дворяне из Казани, отец его, армейский офицер, рано умер, мальчика воспитывала мать. Первыми учителями его стали дьячки и пономари, лишь в Оренбурге Гаврилу отдали в немецкую школу ссыльного Розе, где он с трудом выучился единственному ему знакомому иностранному языку. В Сухопутный шляхетный кадетский корпус устроиться не удалось, но в Казани открылась связанная с Московским университетом гимназия, и там юный Державин получил основные свои познания, улучшил свой немецкий язык и даже был замечен И.И. Шуваловым как способный ученик. Тогда же он начал сам сочинять стихи, подражая Ломоносову и Сумарокову, переводил немецких поэтов, учась у них искусству стихосложения, полюбил рисование и игру на скрипке.
Однако недоросль был записан в гвардейский Преображенский полк, ему пришлось прервать обучение в казанской гимназии, отбыть в столицу и там довелось принять участие в дворцовом перевороте 1762 года, возведшем на российский престол Екатерину II и открывшем солдату Державину дорогу во власть и литературу. Жизнь его была бедная, буйная и беспорядочная, подверженная рискованным превратностям судьбы (казарма, трактиры, драки, игра в карты и прочие бытовые авантюры). Военная карьера не складывалась, офицером Державин стал лишь в 1772 году, вскоре первые его стихи появились в печати. Затем он участвовал в подавлении пугачевского восстания, подвергал свою жизнь ежедневной опасности; однажды сам Пугачев гнался за ним и чуть не убил.
В 1776 году Державин издал свою первую книгу оригинальных од и переводов с немецкого, причем особенно полюбились ему философские стихотворения прусского короля и великого полководца Фридриха II о тщетности всего земного. В следующем году он перешел в статскую службу, затем женился, занялся серьезно литературой и самообразованием, подружился с литераторами Н. Львовым, В. Капнистом, И. Хемницером, которые помогали ему советами, редактировали его стихотворения. Такая дружеская помощь опытных писателей была ему нужна и полезна, но самолюбивый поэт часто восставал против учителей и отказывался править свои строки. В печати появляются лучшие его стихотворения, знаменитая ода «Фелица» (1782) посвящена императрице, понравилась ей и значительно ускорила продвижение поэта по службе.
Но характер его был горяч, недальновиден, сварлив и вздорен, поэт легко шел на конфликты с сильными мира сего, местными взяточниками и нарушителями законов. Он наивно пытался бороться со взятками, повальным воровством и беззаконием в стране, где сама снисходительная императрица, любившая поговорку «Живи и жить давай другим», сквозь пальцы смотрела на пороки своих подданных, хотя все видела и все знала: «Дурачествы сквозь пальцы видишь».
Державин был назначен олонецким и тамбовским губернатором, нигде не ужился и даже попал под суд. В 1791 году императрица сделала его своим кабинет-секретарем, но порывистый и прямой поэт не удержался и на этом ключевом в тогдашней России посту и удален в сенат. При Павле I не сильный в математике, экономике и банковском деле Державин назначен государственным казначеем (то есть министром финансов), но поссорился со столь же своенравным императором. При Александре I он без знания латыни, французского языка и основ законодательства стал министром юстиции, но и здесь был через год вежливо, но твердо отправлен молодым царем в отставку и окончательно поселился в своем живописном и благоустроенном новгородском поместье Званка, которое воспел и в котором скончался.
В литературной борьбе на грани веков придворный одописец Державин стоял на стороне «славенофила» адмирала А.С. Шишкова и других «архаистов», охранителей старого слога, возглавлял собиравшееся в его петербургском доме литературное общество «Беседа любителей русского слова», но при этом понимал и глубоко уважал реформатора Карамзина, оценил романтика Жуковского и в 1815 году приветствовал на лицейском публичном экзамене юного поэта Пушкина, своего прямого наследника и ученика. Но престарелый поэт чувствовал, что время его ушло: «Еще Державин ударял в струны своей лиры, как уже все вокруг него изменилось: век Екатерины, полководцы-орлы, вельможная роскошь и вельможная жизнь унеслись как сновидение» (Гоголь).
Доброжелательность и поэтическое чувство никогда не изменяли поэту, он прожил долгую, достойную, насыщенную событиями и творчеством жизнь. Для жестокого и бурного века этого было более чем достаточно. Но Державин сделал больше: он свою незаурядную жизнь и колоритную цельную личность, свое время воплотил в поэтическом слове и здесь был подлинным новатором.

От оды к лирике
Автор «Фелицы» повернул нашу молодую поэзию, увлекшуюся одами, трагедиями и эпопеями, от мундирной «государственности» к главному ее делу и образу творческой мысли – лирике, сумел вместить жизнь своего беспокойного простодушного сердца в отработанные, официозные формы классицизма, а иногда просто эти формы отбрасывал, писал без рифм. Державин, «строя лиру, языком сердца говорил». Не случайно он написал в конце жизни замечательное, новаторское «Рассуждение о лирической поэзии или об оде».
Гоголь назвал Державина певцом величия. Этот пылкий поэт, солдат и вельможа глубоко понимал и любил свой великий век, «дни и времена чудесны», свою Фелицу – императрицу Екатерину II, ее замечательных полководцев Суворова и Румянцева, великолепного Потемкина, гром побед и музыку придворного бала, уют благоустроенного сельского дворянского гнезда, где царит «вольность златая», где частный человек мирно живет среди близких и природы. Он не мог творить без горячего и искреннего чувства восхищения, восторга, высокого полета творческого воображения. Потому и образы его поэзии величественны, громадны, живописны, движутся, летят, отличаются яркостью и гиперболическим размахом, соответствуют времени и своему предмету.
Наиболее грандиозны, стройны и одухотворенны строфы философской оды Державина «Бог» (1783-1784), где выразилось восхищение и изумление смертного человека перед величием и вечностью мира как божественного творения и где личность с благодарностью находит свое место в стройном космосе бытия. В этом стихотворении дано понятие религиозной веры, какой была она у русских образованных людей XVIII века. Даже смерть у Державина величественна, таинственна, полна непостижимой для смертного человека мудрости:
Глагол времен! Металла звон!
Твой страшный глас меня смущает;
Зовет меня, зовет твой стон,
Зовет – и к гробу приближает.
Едва увидел я сей свет,
Уже зубами смерть скрежещет,
Как молнией, косою блещет,
И дни мои, как злак, сечет.
Державинская поэзия живописна, полна ярких сочных красок, зримых образов, любовно описанных предметов, она очень материальная, плотская, не уводит в мир мечты от каждодневной живой жизни, а любуется ею, поэтизирует ее реальные ценности:
Багряна ветчина, зелены щи с желтком,
Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,
Что смоль, янтарь – икра, и с голубым пером
Там щука пестрая: прекрасны!
Выясняется, что этот гордый и грозный певец имперского величия еще больше любит обычную жизнь со всеми ее простыми радостями и соблазнами, простодушно рассказывает обо всех своих домашних привычках, забавах, наслаждениях: «Прихотям я раб». Происходит это не только в красочных описаниях привольной и безмятежной домашней жизни старого поэта в его благоустроенном поместье среди любящей семьи, веселых друзей и резвых, послушных рабов («Евгению. Жизнь званская», 1807). Домашний, частный Державин является и в одах, которые меняются, отходят от обозначенных Ломоносовым канонов, превращаются в галантные костюмированные сказки о царевнах и татарских мурзах.
Ведь знаменитая ода «Фелица» (1782) написана не на торжественный день или случай из жизни императрицы, это изящная, шутливая и остроумная сценка с сюжетом и действующими лицами. Державин удачно использовал модный тогда восточный стиль и приемы сказочной аллегории. Екатерина представлена в его оде как мудрая и трудолюбивая царевна киргиз-кайсацкой орды, а рядом с ней является в столь же красочном облике ленивого и роскошного татарского мурзы сам поэт и в подробностях повествует о своей привольной домашней, частной жизни.
Жизнь Фелицы полна государственных трудов, повседневных забот и величия, мурза же довольствуется малым, простыми радостями, ценит каждую приятную минуту своего быстротекущего бытия. Занижение одного образа завышает другой. Но оба образа, несмотря на их понятную условность, реальны: в оде Державина встретились императрица и поэт.
Завидуя щедро вознагражденному за оду поэту, недоброжелатели упрекали его в придворной лести. А он ответил в послании к другу-вельможе:
Ты сам со временем осудишь
Меня за мглистый фимиам;
За правду ж чтить меня ты будешь,
Она любезна всем векам…
В державинской оде скрыты сатира (под видом забав мурзы поэт описал хорошо известные императрице пороки ее вельмож) и истина, весьма серьезный урок, поучение самой царице, ибо портрет Екатерины продуманно идеализирован и именно поэтому так понравился ей. Государственный деятель и поэт Державин говорит императрице, какой она должна быть, но говорит эту истину вспыльчивой, самолюбивой и властной женщине с доброй улыбкой, неизбежными комплиментами и забавной лестной выдумкой, и снисходительная Екатерина поверила, что она такая и есть, и старалась походить на свой идеальный портрет, известный всей России.
Героями державинских од и посланий становятся реальные люди его ближайшего окружения, выдающиеся государственные мужи и писатели – Потемкин, Шувалов, Суворов, Храповицкий, Львов, Мещерский, там уже есть портретные черты, живое сходство лиц и характеров. Даже «Водопад» (1791-1794), где говорится о смерти Потемкина (уже воспетого при жизни в оде «Решемыслу»), превращается из обычной оды на случай в развернутое философское размышление о превратностях судьбы, коловращении жизни, роли замечательной личности в истории, тленности всех земных титулов, чинов и богатства:
Не зрим ли всякий день гробов,
Седин дряхлеющей вселенной?
Не слышим ли в бою часов
Глас смерти, двери скрып подземной?
Не упадает ли в сей зев
С престола царь и друг царев?
Живопись этого стихотворения, грандиозная картина знаменитого водопада далеки от абстрактного пейзажа классицистской оды. Рядом с даровитым государственным деятелем Потемкиным мы видим знаменитого полководца П. Румянцева. Находится здесь место и личным чувствам и мыслям, воспоминаниям об ушедшем незаурядном человеке, живущим рядом с привычным ломоносовским восторгом официального одописца.
Стихотворение «Вельможа» (1794) превратилось в гневную, сильную, убедительную по своим наблюдениям и сообщаемым фактам сатиру на екатерининских сановников, и вся Россия, лукаво усмехаясь и глядя на очередного важного министра или самодовольного «паркетного» генерала, повторяла:
Осел останется ослом,
Хотя осыпь его звездами…
Потом этого осла мы встретили в баснях другого великого сатирика – Крылова.
Но вот в грозном обличении сильных, неправедных вельмож, поправших все права и законы – стихотворении «Властителям и судиям» (1780) никакого комизма и сатиры уже нет, в этом весьма вольно переведенном библейском псалме, ставшем одой, поэт через головы вельмож бесстрашно говорит их покровителям – самодержавным монархам о неизбежном праведном суде, высшем возмездии:
И вы подобно так падете,
Как с древ увядший лист падет!
И вы подобно так умрете,
Как ваш последний раб умрет!
Внутреннее жанровое пространство оды Державин раздвигает, обогащает и как бы «очеловечивает» этот торжественно-официальный жанр, вмещает туда «неодические» реальные лица, слова, интонации, темы и предметы. Высокие церковнославянские слова неожиданно соединяются здесь с «низкими» народно-разговорными, это уже живая, «неправильная» речь поэта. И сам он входит на равных правах в этот движущийся, обновляющийся мир реальной России, восхваляет, низвергает, клеймит, смеется, доверчиво рассказывает о своих домашних радостях, влюбленностях, даже о своем обеденном столе, меню и винах. В его автобиографическом образе поэта, в державинском лирическом герое больше черт земного, грешного, несовершенного человека, нежели придворного стихотворца и вельможи, хотя и этот свой колоритный и весьма похожий образ Державин любовно создает, приукрашивает, стилизует, отделяя от реальной личности.

Глагол времен
Ода «Бог» показала, что не закончивший курса казанский гимназист способен в поэзии мыслить философски, может создать свою грандиозную и стройную картину мира и портрет человека, задуматься о смысле жизни. Это было одно из самых печатаемых и читаемых стихотворений Державина, оно широко распространялось и в списках. Однако мы не поймем до конца грандиозную и глубокую поэтическую мысль оды, если забудем, что ей предшествовало и составляло с «Богом» своеобразный цикл, дилогию загадочное стихотворение «На смерть князя Мещерского» (1779).
Это тоже торжественная ода, но она имеет другое назначение и смысл, Державин написал оду погребальную, ритуальную и сделал это по заказу. Так было принято в XVIII веке, ведь и великий австрийский композитор Моцарт по заказу написал свою гениальную погребальную ораторию «Реквием». Так поступил и Державин, к тому же просвещенный богач, масон и любитель всех жизненных радостей князь А.И. Мещерский был его близким знакомым. Но оду свою посвятил не только этому ушедшему человеку.
Ода Державина перекликается с его «Богом» потому, что главный ее герой – тоже существо вечное, всемогущее, таинственное и непостижимое – Смерть. Она неизбежна, царит во Вселенной, внезапно возникает перед ничего не подозревавшим человеком как молния, сверкает своей страшной косой, сокрушает царства, гибнут и звезды, планеты:
Без жалости все смерть разит:
И звезды ею сокрушатся,
И солнцы ею потушатся,
И всем мирам она грозит.
Смерть для Державина – главное доказательство Божьего бытия. Человек, все его деяния, сама история и Земля смертны, тленны, конечны. Смерть вызывает мистический восторг и ужас поэта, ибо беспощадно напоминает человеку о вечности и властно требует прожить краткосрочную жизнь достойно и полно: «Жизнь есть небес мгновенный дар». То есть смерть для Державина есть одна из человеческих добродетелей.
О делах начинают судить после ухода человека и прикасаются тем самым к великой тайне жизни, скрывающейся в смертности людей:
Сын роскоши, прохлад и нег,
Куда, Мещерский! ты сокрылся?..
Здесь персть твоя, а духа нет.
Где ж он? – Он там. – Где там? – Не знаем…
Задавая эти важные вопросы, поэт задумывается и о себе: «Я в дверях вечности стою». Счастье изменчиво и ложно, богатства, чины и титулы, роскошные пиршества, героизм и слава, любовь, бури страстей – все пройдет, исчезнет после явления страшной гостьи, и вдруг загрустивший Державин призывает читателя не терзаться, не скорбеть, печальное размышление о смерти заставляет его вдохновенно заговорить о своей жизни, творчестве, поэтической зрелости и мудрости, пришедшей в роскошной зале княжеского дворца у черного гроба любимца фортуны:
Как сон, как сладкая мечта,
Исчезла и моя уж младость;
Не сильно нежит красота,
Не столько восхищает радость,
Не столько легкомыслен ум,
Не столько я благополучен;
Желанием частей размучен,
Зовет, я слышу, славы шум.
Это уже строки пушкинской гармонии и глубины, предвосхищающие «Евгения Онегина». Заговорив о столь мрачной и страшной теме, Державин не оставляет своего традиционного жизнелюбия, но под страшным взглядом смерти более ценит скоротечную жизнь, готов к неизбежному последнему удару судьбы, когда среди государственных и поэтических трудов и тихих домашних радостей и для него вдруг откроются врата вечности. После оды о смерти он напишет о счастье (ода «На счастие», 1789), где с комической серьезностью будет просить это лукавое, непостоянное существо помочь поэту, открыть ему путь к удаче и славе:
И если я не создан пешкой,
Валяться не рожден в пыли,
Прошу тебя моим быть другом;
Песчинка может быть жемчугом,
Погладь меня и потрепли.
Так поэт приходит к главной идее своей знаменитой оды «Водопад». Державин в своей поэзии философ, и очень важно проследить движение его творческой мысли к столь важным, вечным темам. Ведь он думает и о судьбе своей поэзии, о том, что же после него останется в литературе, в духовной культуре России. В поэзии, как и в реальной жизни, существуют вечное и преходящее, она – зеркало нашего бытия:
Не так ли с неба время льется,
Кипит стремление страстей,
Честь блещет, слава раздается,
Мелькает счастье наших дней…
И Державин пишет, вослед римскому поэту Горацию и нашему Ломоносову, о лучших творениях своей поэзии как о памятнике себе – оду «Памятник» (1795). Он задумался о том, что в его поэзии вечно, тверже меди и гранита, выдержит все бури и удары времени. Он самолюбив, желает славы, но размышляет в своей оде о том, что есть слава. Это бессмертие, жизнь поэзии и образа ее автора в народной памяти:
Но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить.
Бессмертным поэта делает подлинное творчество, оно сохраняет лучшее из его мыслей и чувств в стихотворном слове. Время превратно, слава скоропреходяща, но творец и праведник останется в веках:
Богов певец
Не будет никогда подлец.
Державин с удовлетворением перечисляет свои общеизвестные, истинные заслуги перед поэзией и историей – «забавный русский слог», оды о Фелице, размышление о Боге, смелость, умение «истину царям с улыбкой говорить», правда же «любезна всем векам».
Искренними, сильными были и чувства, выразившиеся в его лирике. Важно уже то, что это была именно лирика. Сравнивая поэта с официальными одописцами, Жуковский писал: «Державин сохранял независимость от героев своих стихотворений. Он во все вкладывает свою собственную поэзию, он – философ у подножия трона, он рисует самого себя в том, что он говорит о других; он пробуждает великие и патриотические идеи, и в то же время он рисует природу неподражаемыми чертами. Его произведения… полны жара, который электризует и пробуждает поэтическое чувство».
Это и есть та «справедливая заслуга» великого русского поэта Державина, которую сохранила для нас его величественная, громозвучная и в то же время уже человечная муза. Самобытная личность поэта сохранилась в его творениях. Это и есть «нетленна память» о нем. Потом Пушкин, ученик и наследник автора «Памятника», сказал о его наследии: главное в державинском творчестве «мысли, картины и движения истинно поэтические».
ЛИТЕРАТУРА
Михайлов О.Н. Державин. М., 1997.
Ходасевич В.Ф. Державин. М., 1988.

Поделиться ссылкой:

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *